Пламя, вырываясь из окон, лижет верхние этажи. В одном месте огонь уже пробивается через крышу. Из задымленного окна выпрыгивают два солдата. Один, видимо, еще жив, он разбился не насмерть, пытаясь подняться, машет рукой, в ней носовой платочек...
И вдруг, что это? Из подвала массивного дома выставилось на древке белое полотно: кто-то размахивал им. Послышались крики: «Битте, парламентеур! Битте! Парламентеур!»
Приказываю танкистам прекратить огонь. Парламентера надо принять. За всю войну ни разу не доводилось иметь дело с парламентерами противника!
Из-под земли неуверенно вылез обершарфюрер СС с большим белым флагом в руке. Поднялся на ноги, положил автомат, встал к нам лицом и начал быстро махать своим флагом из стороны в сторону.
Спустя минуту показались еще двое: один — в форме СС, другой — в шляпе и цивильном костюме, в руках белые флажки. Подняв их, они строевым шагом направились к нам, в то место, где мой ординарец сержант Козуб выставил красный сигнальный флажок. Мы ведь не приглашали парламентеров и белых флагов навстречу решили не выставлять, нам с ними говорить не о чем!
Обычно историки, описывая капитуляцию Берлина, начинают с попытки переговоров Зейферта и Кребса: это было уже в следующую ночь, на первое мая. А сперва появились вот эти двое.
Эсэсовский оберштурмбанфюрер подошел к флажку в сопровождении пожилого человека в очках, бывшего белогвардейца, бывшего, как он доложил, ротмистра лейб-гвардии. Вид эсэсовца был внушительный: ясные, холодные глаза, прямой «арийский» нос, властная осанка. Он картинно отдал мне честь по-фашистски — вытянутой вперед и вверх рукой. Я на такое приветствие не ответил. Ротмистр, представляясь, изобразил на худом, небритом лице радостную улыбку, как будто всю жизнь он ждал этой встречи.
Пока белогвардеец переводил, офицер стоял, вытянувшись. Речь шла о временном перемирии «...для сбора раненых — наших и ваших...».
— Скажите своему эсэсовцу, что мы с ним разговаривать не будем. Мы СС не признаем как воинское подразделение. Это палачи.
— Но, господин подполковник,.. — по-немецки начал офицер.
— Никаких «но». Если ваши командиры желают вести какие-либо переговоры, пусть пришлют офицеров вермахта. Все.
— Господин полковник! — взмолился вдруг переводчик, — Разрешите мне остаться со своими?!
Я смотрел на старого человека: какая судьба!
— С каких это пор мы стали «своими»? Идите-ка лучше... Я бы сказал вам покрепче, но вы ведь парламентер.
Белогвардеец сник, съежился, потерял военную выправку, плечи его опустились.
— Да... — произнес он тихо.