На коне я держался хорошо и умел играть сигналы на скаку, за что на смотре инспектор
военных оркестров Красной армии, известный капельмейстер Семен Александрович Чернецкий,
наградил меня десятью рублями. На эти деньги мне были куплены первые в моей жизни настоящие
коньки. У нас в Нежине на всю семью был один конек, деревянный, с металлической оправой из
толстой проволоки.
Я всегда с завистью смотрел, как на занятиях взрослые всадники на конях скакали через
барьеры. Музыканты скакали тоже, но мне не разрешалось, хотя я был уже большим - мне шел две-
надцатый год. Пока взрослые скакали, я на своей кобылке ездил шагом вокруг да около.
Но однажды старшина Лашин, наш баритонист (фамилия его почему-то мне запомнилась), с
мягкой и доброй улыбкой обратился ко мне: "Докшицер маленький (так меня называли потому, что
в оркестре были еще два Докшицера, Лев и Александр), а ну, попробуй тоже!"
Наблюдая за взрослыми, я усвоил, что когда конь идет на прыжок, всадник, помогая ему,
привстает в седле, отпускает поводок и пружинит в коленях. Так я и сделал. Барьер был невысокий.
Лашин разогнал мою старушку - ей, очевидно, было в радость вспомнить былую прыть, - я
привстал на коленях, готовый к прыжку... Но лошадь вдруг остановилась перед самым барьером,
как вкопанная! От неожиданности я перелетел с седла на ее шею и, потеряв поводок, судорожно
ухватился руками за гриву. По инерции она тоже не смогла устоять и, с места перескочив через
барьер, начала метаться по полю, стараясь сбросить меня с шеи. Если бы взрослые не остановили
ее, я бы мог оказаться под копытами...
Капельмейстер оркестра (теперь говорят дирижер или начальник оркестра) Анатолий
Игнатьевич Чижов позаботился о моей учебе в общеобразовательной и музыкальной школах. В
первый год службы меня не брали летом на ежедневные лагерные учения, куда с утра, под звуки
оркестра, отправлялись все эскадроны полка. Меня оставляли у лагерных палаток заниматься.
Поскольку я еще не знал, как это делать и насколько это необходимо, то отвлекался и большее
время проводил на спортивной площадке с мячом или вертелся по-обезьяньи на трапециях.
Чижов в полку пробыл года два, потом куда-то был переведен. Не миновала его и кара "врага
народа", как и многих военачальников в сталинское время. Однако мне еще суждено было служить
в годы войны под его началом в образцовом оркестре Московского военного округа.
Вместо Чижова начальником оркестра стал капельмейстер Коган. Он был значительно старше
Чижова, на лошади держался едва-едва, ко мне относился по-отцовски. После 3 лет службы в
оркестре 62 кавалерийского полка, по совету моего старшего брата Льва, обучающегося уже на
военно-дирижерском факультете Московской консерватории, я решил тоже уйти из армии -
учиться. Но Коган хотел все же задержать меня в оркестре. Зная, что я мечтаю иметь свой
экземпляр лучшего и единственного в то время учебника для трубы "Школа Арбана", которой в
продаже не было, он повез меня якобы для получения "Школы" к Семену Александровичу
Чернецкому, автору военных маршей, много лет проводившему парады на Красной площади, но
тоже не избежавшему сталинской участи "врага народа". Ему инкриминировалась подрывная,
антисоветская деятельность, в частности за то, что на очередном параде сводный оркестр,
управляемый им, начал шагать под правую ногу и этим сбил шествие армейских колонн.