Если можно назвать подарком то, за что платишь сам.
Он подымает воротник своего плаща, тщетно пытаясь меньше промокнуть. Но это не помогает. Хотя машине уже больше сорока лет, от сидений исходит резко выраженный запах кожи. Она садится за руль, он — на пассажирское сиденье. Это, пожалуй, не самая лучшая затея на земле. Но по сравнению с тем, сколько существует плохих затей, эта не принадлежит к числу самых ужасных.
Раньше у меня был шофер, но он ничем, кроме машины, не занимался, так как я хотела ездить. Он, конечно, всегда следовал за мной на заднем сиденье в униформе, когда мне нужно было на какую-нибудь вечеринку или карнавал. Он просто был со мной, так как я не вожу машину, когда пьяна. Никогда. Ах да, он, конечно, получал за это зарплату. Да, Анри действительно пришлось сидеть у разных вилл, загородных домов и замков и ждать, пока мы с мужем вдоволь навеселимся. Мои мужья, особенно второй, упрекали меня за то, что я вообще думала о шофере. Но я… хотя до сегодняшнего дня не было надобности… знаю, что нельзя забывать здороваться с теми, кого встречаешь на пути вверх, так как ты встретишь их на пути вниз. К тому же, мне нравился наш шофер. А сейчас я на пути вниз. У меня даже нет шофера. Я старею. Обеспеченный ты или нет, в конце жизни всегда оказываешься в жалкой ситуации. Становишься зависимым от других. Ну ладно, давайте немного позабавимся вместо того, чтобы ныть. Мадам выезжает из гаража и, не выключая двигателя, подает знак консьержке, чтобы та открыла ворота. И вот они уже едут по направлению к Сене. Дворники протирают глаза «Ягуара», но видимость из-за дождя все равно плохая. Эрик почти верит в то, что она права, когда говорит, что машина сама знает дорогу.
Там что-то живое или нет, вон там вот? Она указывает на пожарный кран, стоящий немного впереди.
Эрик говорит, что он видит.
Сейчас для нас зеленый или для них?
У него есть все основания считать ее никудышным водителем. Впереди, у площади Сен-Сюльпис, нет умерших, нет раненых, никаких опрокинутых пожарных кранов. Вот так. И хорошо.
Но припарковать автомобиль должны вы, Эрик. Для этого у меня всегда были люди.
Сейчас он мог бы напомнить ей о том, что у него нет прав и все такое. И все такое. Но зачем, собственно, делать проблему из того, что проблемой не является? Как будто тот факт, что его дедушка был ветеринаром в Доле, объясняет то, что Эрик лучше всех паркует автомобиль в шестом округе Парижа.
Ему было два года, когда его отправили в Доль к бабушке с дедушкой. На самом деле, ветеринаром должна была стать его бабушка. Именно она делала кошке кесарево сечение, она находила птенцов и клала их обратно в гнездо. У их собаки была ангельская душа, и ее звали Тушь, так как она была черная как смоль. Тушь была метисом. Маленький Зэт много лет думал, что на перекрестке около моста сбивали только Тушь. Именно бабушка «склеивала» ее, и Тушь души в ней не чаяла. Бабушка была неравнодушна к другим. К людям, к животным. Но именно дедушка был ветеринаром. Уставшим ветеринаром. В молодости он переболел туберкулезом, и у него было только одно легкое. Поэтому он был уставшим. По крайней мере, таким было объяснение. Дедушка всегда лежал в кровати с «Heineken» под рукой, когда ему не надо было делать искусственное осеменение, прокалывать корове брюшную стенку или помогать кобыле ожеребиться. Если его звали на ужин, то один «Heineken» часто превращался в несколько, a eau de vie