Это не входило в намерения Эрика. Можно?
Да, да, старик, бери. Мундштук жирный и влажный. «Шатле». Превосходно.
Эрик делает пересадку и топчет сигарету.
Ему нравится делать пересадку на «Шатле». Это, кстати, единственная станция, где ему нравится находиться глубоко под землей.
Нравится благодаря тому человеку, что сидит около длинного эскалатора и играет на электрогитаре, заставляя прохожих двигаться в такт. Его всегда это забавляло. Но сегодня он наполняется особой радостью, которая чем-то похожа на благодарность.
Пока вывеска «Просьба не беспокоить» висела на двери одного номера в одном отеле на самом верхнем этаже, Манон сложила в сумку последние вещи, посмотрелась в зеркало в прихожей и закрыла за собой входную дверь. Она едет в тюрьму Санте. Всегда ли у нее визиты по пятницам? И что у нее в сумке? Только заключенные и работники тюрьмы, да еще немногие посетители знают, что происходит в тюрьме. Стены толстые, здание на углу бульвара Араго и улицы Санте хорошо охраняется. Хотя кто-то и кричит из окна, звук не достигает улицы. Это место тяжелое, безрадостное, без иллюзий. Разве не понятно, почему Манон выбрала именно эту среди многих форм благотворительности?
В четыре часа она садится в «Deux Magots», бесцветным голосом заказывает кофе латте и гладит тремя пальцами лоб. У мужчины за соседним столиком смех, как у отбойного молотка. Если освободится место, она пересядет.
Существует только одна более комичная вещь, чем мужчина, которого причесывает на улице жена, — это мужчина, который носит сандалии с носками. Она одержима неприятной привычкой рассматривать обувь людей. Нет ничего хуже, чем ходить на шпильках. У нее начинают болеть ноги при одном виде высоких каблуков. Удивительно, что даже здесь, в одном из лучших районов города, у некоторых обувь совсем не чищенная, стоптанная и нищенская. Скошенные высокие каблуки, мужские ботинки с потрескавшимся мысом, бесформенные кроссовки, семенящие шаги в серых старческих ботинках, опирающиеся на палочку с черной резиновой пробкой. Бомж, обувь которого — лишь его загрубевшие стопы.
А вот женщина, словно надутая гелием. Она, наверное, решила, что выглядит стройнее, если идет в туфлях на высоких каблуках на два размера меньше. Если представить себе, что одна из них слетит и каблук вонзится в ее ногу, то она, наверное, забрызгает всю веранду.
Идти. Стоять. Идти. Стоять. Красный и зеленый человечек механически передвигает ноги. Сдвигает. Раздвигает. Манон пристально смотрит на две эти фигуры, как будто она никогда прежде их не видела. Раздвинуть. Сдвинуть. Раздвинуть. Остановиться. Механический ритм, как навязчивая идея, врезается в ее сознание. Раздвинуть. Сдвинуть. Красный значит «нет». Все равно ноги идут по черно-белому полю до появления зеленого человечка. Черные полоски. Белые полоски. Ее взгляд гуляет по улице, туда — сюда. Туда — сюда. Вот машины переезжают полоски. Быстро. Мимо. Сигнал официанту правой рукой — она хочет заплатить. Пониженное давление и вкус кофе связаны с воспоминанием о сигаретном дыме в машине. Она хватается за ручку вращающейся двери кафе, ей дурно. Красный человечек. Она стоит на месте. К ней подбегает официант. Манон забыла сумку. Она кивает. Идет на зеленый, переходит улицу. Заходит в трехэтажный эксклюзивный бутик. Охрана сортирует клиентуру, и внутри больше продавцов, чем покупателей. Прохладное равнодушие, глянцевые поверхности, деньги как нечто само собой разумеющееся. Мадам Токе покупает пару оранжевых туфель и перчатки такого же цвета.