- Какой вы нежный! - прошептала она тихо, чуть повернула голову, и он на своей ладони ощутил ее губы. - Поцелуйте меня, - прошептала она ему в ладонь так тихо, что он едва расслышал...
Здесь, на качелях, они просидели до глубокой ночи. Шел мелкий, въедливый дождь, но у них под крышей было сухо. Постепенно смолкли все звуки: сначала музыка, потом голоса людей, потом начал стихать шум машин на проспекте. И был такой миг, когда она очнулась, отпрянула и спросила, почти выкрикнула с вызовом:
- Я хорошо целуюсь, правда?
Он не стал ей отвечать, а привлек к себе и опять, как в первый миг, осторожно, ощущая дрожь в пальцах, провел по ее мокрой от волос щеке.
- Вы правда нежный, - услышал он шепот, и этот доверчивый шепот вдруг отдался в его сердце болью. "Как все глупо, не нужно... Зачем мне это? Вот тебе и гид..." - подумал он, впервые за весь вечер вспомнив о жене и детях.
А потом она плакала - необъяснимо, беззвучно, давясь слезами, и он ее успокаивал, говорил какую-то чепуху. Она притихла, словно согрелась у него на груди, и вдруг сказала:
- Спеть вам песенку? Старую шотландскую песенку о Томи, который любит качели.
И запела, не дожидаясь его ответа:
Ты любишь качели, Томи?
Вверх-вниз, вверх-вниз...
Как хорошо ты смеешься, Томи,
Еще разок улыбнись!
- Хм - сказал он, понявший, что эту "старую шотландскую" песенку она придумала сама, и обрадовался, что догадался сам - без ее объяснений. - А дальше?
- А дальше песенка грустная, - сказала она, - но все равно конец у нее хороший.
И вновь запела:
Но почему ты плачешь, Томи?
Вверх-вниз, вверх-вниз...
Разве от счастья плачут, Томи?
Лучше смеющейся мне приснись!
- Хорошая песенка, правда?
- Угу. Значит, вы от счастья плакали?
- Угу. А вы этого не поняли?
- Теперь понял...
Они опоздали и на троллейбус и на метро. Оказалось, что она живет на Выборгской стороне, где-то у черта на куличках - пешком туда и до утра не доберешься. Пришлось ловить такси, уговаривать шофера, дать ему трешку вперед - теперь уже уговаривал и вообще был гидом Лавров, потом была длинная, молчаливая дорога по ночному городу, а в голове у Лаврова, словно на заезженной пластинке, вертелся один и тот же вопрос: "Зачем мне это?.." И еще предчувствие что добром эта поездка не кончится.
Но где-то уже за Невой, он вновь почувствовал у себя на плече ее голову, повернулся чуть, и опять у него под губами оказалось ее лицо, мокрое от дождя, а может, и от слез - попробуй разбери в темноте, что с ней происходит, и опять он под сердцем почувствовал ноющую боль.
- Хотите шоколаду? - услышал он шепот.