Тем не менее эта позиция, даже по сравнению с условиями шестидесятых годов, имеет сегодня свои отчетливые пределы: все чаще «малые дела» наталкиваются на стену посттоталитарной системы и оказываются перед дилеммой: или отступить, забыв о честности, ответственности и последовательности, на которых «малые дела» зиждутся, и просто приспособиться (выбор большинства), или же продолжать начатый путь и вступить, таким образом, неизбежно в открытую конфронтацию с официальными властями (принцип меньшинства).
Поскольку концепция «малых дел» никогда не содержала требования любой ценой удержаться в существующей структуре (с этой точки зрения каждый, кто позволил бы себя из нее изгнать, неизбежно уподобился бы тому, кто отказался от «труда во имя нации»), то сегодня это тем более не имеет смысла. Не существует, разумеется, никакой общей модели поведения, равно как нет и какого-то универсального, пригодного для любой ситуации критерия, чтобы определить момент, когда «малые дела» перестают быть «трудом во имя нации» и становятся «трудом против нации». Совершенно очевидно, однако, что опасность такой перемены угрожает «малым делам» все реже, но зато «малые дела» все чаще рискуют натолкнуться на эту стену, избежать столкновения с которой означало бы изменить собственной сущности.
Когда в 1974 году я работал на пивоваренном заводе, был моим шефом некто Ш., человек, который разбирался в пивоваренном деле, обладал чем-то вроде чувства сословной гордости и которому было небезразлично, хорошее ли пиво варят на нашем заводе. Почти все свободное время он проводил на работе, без конца придумывал какие-то улучшения, надоедал нам, убеждая, что все мы любим пивоваренное дело, как он; трудно было представить себе более дельного работника в условиях социалистического разгильдяйства. Руководство пивоваренного завода, в основном состоявшее из людей, не очень-то разбирающихся в своей специальности и еще менее влюбленных в нее, но зато политически более влиятельных, не только уверенно вело завод к полному развалу, вообще не реагируя на инициативы Ш., но и по отношению к Ш. все более ожесточалось и любыми путями мешало его собственной работе. Дело зашло так далеко, что Ш. ничего не оставалось, как написать подробное письмо в вышестоящую инстанцию, в котором он попытался проанализировать все беспорядки на заводе, убедительно разъяснить, почему завод худший в районе, и назвать истинных виновников. Его голос мог быть услышан; политически авторитетный, но не разбирающийся в пиве директор, занимающийся интриганством и пренебрежительно относящийся к рабочим, мог быть смещен, а дела на пивоваренном заводе могли благодаря инициативе Ш. измениться к лучшему. Если бы это тогда произошло, то мы бы наверняка имели пример счастливого финала «малых дел». К сожалению, произошло все как раз наоборот: директор завода как член районного комитета партии имел «наверху» хороших знакомых и позаботился о таком исходе дела, который его устраивал: письмо Ш. было названо «пасквилем». Сам Ш. как политически опасный был уволен с нашего завода, переведен на другой, на неквалифицированную работу. Политика «малых дел» натолкнулась на стену — на посттоталитарную систему. Ш., сказав правду, вышел из подчинения, нарушил «игру», «выделился» и закончил с клеймом врага, как «полугражданин», который уже может говорить что угодно, но без надежды когда-либо в принципе быть услышанным. Он стал «диссидентом» пивоваренных заводов Восточной Чехии.