Идеология как интерпретация действительности на уровне власти в конце концов всегда подчинена государственным интересам; поэтому она имеет естественную тенденцию к отрыву от действительности, созданию «мира иллюзий» и ритуалов. В том обществе, где существует борьба за власть, а следовательно, и общественный контроль над властью, существует, естественно, и общественный контроль за тем, что власть идеологически закрепляет. В этих обстоятельствах, следовательно, всегда действуют определенные коррективы, препятствующие идеологии полностью оторваться от действительности. В условиях тоталитаризма эти коррективы, разумеется, исчезают, и ничто, таким образом, не препятствует идеологии все более отдаляться от действительности и постепенно превращаться в то, чем она и является в посттоталитарной системе: в мир «иллюзий», всего лишь в ритуал, в формализованный язык с разорванными семантическими связями, превращенный в систему ритуальных атрибутов, замещающих действительность псевдодействительностью.
Идеология в то же время становится, как мы видели, все более важной составной частью и опорой власти — как ее «алибистическое» подтверждениеf и как внутренне связующий принцип. С ростом этого значения и с продолжающимся отрывом от действительности она приобретает исключительную реальную силу, сама становится действительностью, хотя и действительностью особого рода, имеющей на определенных уровнях (и прежде всего «внутри» власти) в итоге больший вес, чем действительность как таковая: идеология все более зиждется на браваде ритуалов, нежели на реальной действительности, которая за ней скрыта; значение явлений вытекает не из них самих, а из их понятийного включения в идеологический контекст; не действительность воздействует на тезис, а тезис — на действительность.
Власть, таким образом, ближе к идеологии, чем к действительности, из тезиса черпает свою силу, от тезиса полностью зависит.
Это, конечно, неизбежно ведет к тому, что тезис, или шире — идеология, в конце концов перестают (и в этом парадокс) служить власти, а власть начинает служить им; идеология как бы «экспроприировала власть» у самой власти, как бы сама становится диктатором. Складывается впечатление, что сам тезис, сам ритуал, сама идеология распоряжаются людьми, а вовсе не люди ими.
Поскольку идеология является главной гарантией внутренней прочности власти, то она становится одновременно и все более значительным условием ее преемственности; в то время, как в «классической» диктатуре право наследования является все же проблематичным — и возможные претенденты, не имея иных средств утвердиться, прибегают к «голой» силовой конфронтации, — то в посттоталитарной системе власть переходит от одного лица к другому, от группировки к группировке и от поколения к поколению существенно более гладким способом, а именно функцию нового «ring-maker» при отборе руководящих кадров выполняет ритуальная легитимация; способность опереться на ритуал, одушевить его и обеспечить претендентам, как говорится, «путь наверх».