Такие же речи распространялись во всех городах Италии.
Октавиан льстил популярам и старался привлечь на свою сторону римское общество. Больше всех друзей ему помогали Аттик и Агриппа: первый — деньгами, которые шли на подкуп плебса, второй — возведением в Риме построек, народными увеселениями.
Наступали Ludi Romani,[28] и Агриппа не пожалел денег, чтобы пышно отпраздновать их.
Лициния, Понтий и Милихий во главе популяров участвовали в шествии, которое тянулось от Капитолия через Форум, людные улицы и площади к Величайшему цирку. Впереди шли пешком и ехали верхами юноши, в зависимости от общественного положения их отцов, за ними двигались колесницы: на первой находились Понтий и Лициния, на второй — Милихий, а дальше — красные, участники состязаний. За колесницами шли атлеты и плясуны разных возрастов, в гривастых шлемах, в красных туниках и коричневых поясах, вооруженные мечами и копьями. За ними бежали вприпрыжку плясуны, одетые силенами и сатирами, с кривляниями, возбуждавшими смех у зрителей. А впереди шли флейтисты и музыканты, игравшие на струнных инструментах. Шествие замыкали жрецы с золотыми и серебряными кадильницами; за ними несли на носилках изображения богов, а дальше — статуи Юлия Цезаря, Октавиана и Ливии.
Толпы народа наводняли улицы, провожая шествие криками и рукоплесканиями.
Появился Агриппа верхом на коне. За ним ехала повозка с трубачами и людьми в серебряных туниках.
Народ затих.
— Подарки, написанные на тессерах, можно получить завтра на форуме! — прокричал глашатай, и вслед за этим люди в серебряных туниках принялись бросать в толпу тессеры.
Началась свалка. С обезумевшими глазами, с дикой жадностью люди ловили тессеры, боролись за них, дрались. Одни ползали в пыли, другие спотыкались, падали. Взметнулись крики придавленных и упавших, которых топтал народ.
Агриппа взмахнул рукой, и тессеры перестали падать в толпу.
Загремела музыка.
Лициния говорила Понтию:
— Посмотри, что делается. Народ одичал. Эти подарки, конечно, от Цезаря, который очень изменился: его доброта и угодливость по отношению к народу пугают меня. Я не верю тирану и демагогу…
— Может быть, он не так плох, как о нем говорят…
— Понтий! Ты ли это говоришь? Муж, запятнавший себя убийствами лучших людей…
— Знаю. Но что бы ты сказала, если бы он действительно изменился, стал лучше, чем был?
Покачав головой, Лициния стала говорить о хитрости Октавиана: он что-то готовит, хочет заручиться поддержкой плебса, и доверять тирану нельзя. Он не спроста заискивает перед народом.
В это время шествие вступало в цирк: крики и рукоплескания народа, сидевшего на местах вдоль арены, усиливались, и беседовать было невозможно.