— Вот верные псы неверной жены, — шепнул Домиций Агенобарб, — Бьюсь об заклад на десять тысяч сестерциев, что этих эфиопов подарил ей царек эрембов Ямвлих, а за что — ведают одни боги да Афродита!
Поровнявшись с Клеопатрой, они приветствовали ее поднятыми руками. Царица благосклонно взглянула на них, громко сказав, чтобы все слышали:
— Привет истинным друзьям!
Домиций Агенобарб, вспыхнув от негодования, собирался возразить колкостью, но Деллий удержал его:
— Не делай глупостей. Время покажет, какие мы ей друзья…
Они не вошли в шатер Антония, а остались возле, поглядывая на юношей и молодых рабынь, которые, не стесняясь присутствия посторонних, вели непристойные разговоры, подчеркивая их неприличными телодвижениями.
Возвращаясь с Деллием в свой шатер, Домиций Агенобарб остановил Попликолу и Целия, друзей Антония, которые торопливо шли к шатру полководца, взволнованно беседуя.
— Тревога искажает нередко лица даже храбрецов, — шутливо сказал он. — Что случилось?
— Большая неприятность, — шепнул Потгликола, — Цезарь отозвал Агриппу из южной Греции. — Ты хочешь сказать, что легионы уже в пути? Попликола прищурил слезящиеся глаза и медлил с ответом.
— Соглядатай утверждает, — вмешался Целий, — что гонцы отправились лишь вчера. Но простите нас, мы торопимся.
Когда они ушли, Деллий вымолвил, подавив вздох:
— О, если бы в лагере не было египтянки, я уверенно сказал бы, что мы разобьем Цезаря…
— Но она здесь, поэтому…
— … поэтому победа сомнительна. Клеопатра будет мешать вождю, докучать советами…
Домиций Агенобарб крикнул с глухой яростью ш голосе:
— Пусть только она вмешается в военные дела, и я проучу ее, дочь варвара, по-римски!
В начале июня Антоний и Октавиан стояли с войсками друг против друга: их лагери находились на расстоянии полета стрелы, и легионарии часто перебрасывались между собой оскорбительными словами. Однако бывали случаи, когда ветераны Юлия Цезаря, участники битв при Тапсе и Мунде, крепкие, загорелые, седобородые, сходились с обеих сторон и мирно беседовали; порицая Октавиана и Антония, «детей бога Юлия», за вражду, они обещали побудить легионариев требовать мира.
Однажды вечером Октавиан, простившись с Агриппой, собирался лечь. В шатер вошли два контуберналия и, перебивая друг друга, доложили, что воины волнуются, требуя мира.
— Они говорят, — сказал бледный голубоглазый контуберналий, — что вражда между бывшими триумвирами — оскорбление духа Юлия Цезаря…
— Они кричат, — добавил второй, круглый, полнотелый контуберналий, — что война надоела и всем пора отдыхать.