Битву при Актионе Клеопатра считала первым шагом к спасению Египта от римского нашествия. Уверенная в том, что Октавиан не осмелится напасть на Египет, имея против себя легионы Антония и многочисленные войска союзных восточных царей, а также корабли, уцелевшие после сражения при Актионе, она рассеянно смотрела на острова, возникавшие в дымке знойного дня, на мраморные храмы богов, портики. Она изредка поглядывала, скрытая за парусом, на Антония, сидевшего на корме. Прекрасное лицо ее лучилось сиянием, темные глаза похожи были на омуты Нила, на смугло-розоватых щеках цвета созревшего персика, над верхней губой и на округленном подбородке проступали ямочки, — она улыбалась.
— О чем задумался Дионис и мой господин? — вымолвила она мягким грудным голосом и, выйдя из-за паруса, положила руку на плечо Антония.
Римлянин не шевельнулся. Охватив голову руками, он сидел так третьи сутки, безучастный ко всему. Бегство с царицей из-под Актиона было самоубийством. Он думал, что корабли и легионы отступили, его слава померкла, и он, римлянин, связавший себя супружескими узами с египтянкой, не принадлежит уже Риму, потому что, став царем Египта, пошел против Рима. Страшная опустошенность души вызвала безволие, равнодушие ко всему, даже Клеопатра казалась ненавистной, и дети от нее — гибридами, как презрительно величал их Октавиан.
Повторив вопрос, Клеопатра отвела руки от его лица и, заглядывая ему в глаза, стала целовать его медленно, взасос, по восточному обычаю.
Антоний очнулся, взглянув на нее невидящими глазами, И вдруг злоба исказила его лицо, борода задергались.
— Уйди, египтянка, — тихо сказал он, — иначе, клянусь Изидой…
Она отодвинулась от него, сияние исчезло с ее лица, внезапно ставшего безжизненным, как мрамор.
— Озирис угрожает Изиде, — нахмурилась она, — но может ли это быть…
Антоний вскочил, угрожающе поднял руку.
— Пусть Сет и Сехлет мучают тебя! — крикнул он в бешенстве. — Пусть черный Аменти…
Она не так испугалась, что он ударит ее в присутствии моряков, как его мрачных проклятий, и поспешно удалилась, вымолвив:
— Клянусь тем, кто спит в Абуфисе, — ты болен!
Сев на бочонок, Антоний погрузился в размышления.
Так он просидел много часов. Он ничего не видел, ничего не слышал — не помнил, когда спал или дремал, ел или пил. К нему подходили рабы, однако не осмеливались нарушить его молчания, и только дважды он был выведен из отупения вопросами Эроса и Хармион. Эрос спрашивал: «Не желает ли господин поесть?» Антоний отказался от еды, но потребовал вина. На вопрос же румянощекой Хармион, как он себя чувствует и не лучше ли ему прилечь, он дерзко ответил: «Пусть Изида спит без Озириса. Скоро она будет скитаться по миру, в поисках его разрозненных членов». Хармион хотела ответить дерзостью, но, одумавшись, опустила голову, поспешив уйти.