Антоний повернул на улицу, обсаженную деревьями. Это было место гулянья: навстречу медленно двигались женщины и девушки в роскошных нарядах, украшенные драгоценностями, проплывали, как в сказочном видении, лица кроткие, сияющие, гордые, надменные, одухотворенные — все красивые и прекрасные — глаза женщин с любопытством останавливались на Антонии. Его узнали, и Эрос поспешил увести господина к храму Посейдона. Здесь окружили их нищие, стоявшие обыкновенно у колонн; они выпрашивали гнусавыми голосами милостыню.
— Что можно получить от рабов? — сказал им Эрос, и нищие отстали.
Пройдя мимо двух прямых остроконечных обелисков, названных «иглами Клеопатры», Антоний направился к театру Адониса, а оттуда к палестре. Здесь некогда Клеопатра, Ирас и Хармион упражнялись в стрельбе из лука, в метании диска, играли в мяч, а он, никем не видимый прятался в полой статуе Геркулеса, любуясь формами нагих тел. Нет, не тел, а одного тела — ее тела! Она казалась розой, а те две — полевыми цветками. Тот, кто предпочтет простые цветки розе, безумец! И все-таки он, поссорившись с египтянкой, мечтал о них… Что с того, что они уступали в красоте царице? Формы их тел были безупречны, а груди — как спелые смоквы.
Они пересекли лучшую, чисто выметенную улицу Брухеиона — Канопосскую — и вышли к музею. Эрос предполагал, что господин направится в юго-западную часть города — к Серапеиону, славившемуся великолепием зданий, но Антоний, вернувшись на Канопосскую улицу, зашагал вправо.
«Что ему понадобилось в западной части города? — подумал вольноотпущенник. — Уж не к иудеям ли он идет?».
Пройдя около девяти стадиев, Антоний повернул опять вправо и вышел к гимназию. Усталости он не чувствовал, а Эроса не замечал, хотя и знал, что тот возле него. Мысли не давали покоя — перед глазами стояла Клеопатра. Он видел ямочки на ее спине и, превозмогая себя, старался не думать о ней…
Обойдя гимназий, он очутился опять на Канопосской улице и, пересекши Брухеион против храма Посейдона, направился к полуострову, где ожидал его челн.
Был вечер. Еще издали увидел Антоний огромное рыжекудрое пламя, трепетавшее высоко над морем, обагренную пену волн, катившихся одна за другой к пристани. Усевшись в челн, он не спускал глаз с мраморного фаросского маяка. А над землей нависла огромная чаша неба, темная, как будто закопченная, и на ней трепетали крупные и мелкие россыпи золотых звезд.
Мысли о величии божества, создавшего природу, разлетались, — четыре ямочки маячили перед глазами. Он вздохнул и, подобрав плащ, накинутый поверх одежды, натянул его на голову, Весла мгновенно погрузились в воду, и берег отодвинулся на несколько локтей, потом больше и больше.