Зная о пристрастии Суллы к пирам, Цецилия часто устраивала их, тем более, что и ее самое они развлекали.
Приближался день ее рождения, и в доме готовились к празднеству.
Сулла решил пригласить самых близких друзей и знакомых.
В этот день Метелла обходила дом в сопровождении Ойнея, заведующего хозяйством. Это был лысый грек, раб-атриенсис, [24] прослуживший в этой должности более тридцати лет при жизни Марка Эмилия Скавра..
Обширный атриум сверкал. Мифологические картины на стенах блестели свежей краской, кресла и биселлы были установлены на пушистых коврах, а в таблинуме столы, прикрепленные к стенам, устланы пурпуром с изображением нагих дев, напоминающих о молодости; вазы с дорогими цветами стояли на треножниках и круглых столиках.
В кухне повар потел и суетился у огромного, ярко пылавшего очага, кричал и драл за уши медлительных помощников; эфиопы-истопники, переругиваясь, носили дрова; служанки-delicatae перекликались в кубикулюмах на варварских наречиях; брадобреи, завивальщицы волос были готовы по зову господ к их услугам.
Метелла осталась довольна порядком, и, поблагодарив грека, протянула ему руку. Тот поцеловал, преклонив колено.
— Давно ты уже у нас, Ойней, — сказала госпожа, — ты верно служил старому господину, и я хочу наградить тебя…
— Госпожа моя, лучших хозяев, чем ты и твой покойный супруг, я не встречал в жизни…
— Я хочу отпустить тебя на волю…Радость сверкнула в черных глазах Ойнея.
— Пусть воздадут тебе боги за твою милость, госпожа! — воскликнул он. — Но куда я поеду? Что буду делать? Родины у меня нет… То, что было, лежит в развалинах… Отечеством моим стал Рим…
— Чего же ты хотел бы от нас? — удивилась Метелла, не ожидавшая отказа.
— Госпожа, позволь служить тебе и господину до самой моей смерти!
Метелла молчала, потом тихо сказала:
— Ты, Ойней, честный и верный человек. Я посоветуюсь с господином, чем тебя наградить.
Она подошла к зеркалу, вделанному в стену: гладкая металлическая поверхность отразила лиловую тунику, вышитую золотом, надетую поверх второй, прозрачной, белую грудь и руки как бы выточенные из мрамора; красные полусапожки с тесьмами, усаженными жемчугом, облегали ноги, а из волос, зачесанных в форме башни, торчали золотые и серебряные шпильки, сверкая рубинами и сапфирами.
«Понравлюсь ли ему? — подумала она. — А вот и он!» Сулла вошел в атриум и улыбнулся, увидев грека на коленях.
— Ты что, Ойней? Уж не влюбился ли в госпожу? Атриенсис испуганно вскочил. Сулла, смеясь, похлопал его по плечу и повернулся к Метелле:
— Что случилось, Цецилия? Жена объяснила.