Веселый, как будто помолодевший, Сулла возвращался домой, беседуя с друзьями. Дорогою к ним пристал молодой римлянин и не отходил ни на шаг.
— Рыжий пес! — кричал он с пеною у рта. — Палач римского народа! Вся Италия залита тобой кровью, в каждом доме траур, в каждом доме имя твое произносят с проклятием… Пусть Немезида воздаст тебе за каждое убийство, пусть Юпитер поразит тебя молниями!
Катилина выхватил кинжал, обернулся к юноше.
— Замолчи! — крикнул он. — Не смей оскорблять спасителя отечества!
И, замахнувшись, он поразил бы юношу, если бы Сулла со смехом не удержал его:
— Погоди, друг! Я только частный человек…
И он продолжал путь, не обращая внимания на оскорбления юноши.
Входя в дом последним, он задержался в дверях, шепнул Хризогону:
— Выследи щенка. Голову его доставишь мне вечером.
И, войдя в атриум, сказал:
— Такие оскорбления со стороны негодяев будут причиною, что ни один диктатор в будущем не откажется от власти. А я ожидал оскорблений — и не устрашился. Разве Люций Корнелий Сулла боялся когда-нибудь? Меня сопровождает громкое имя непобедимого императора, и его достаточно для моей личной и римского народа безопасности. Вокруг меня громоздятся Херонея, Орхомени Сигнион, и моих законов не смоют волны крови римского народа.
— Ты прав, — сказал Катилина, — но без верной стражи и без ликторов ты не можешь быть спокоен. Кто порукою, что не будет на тебя покушений?
Сулла рассмеялся.
— Дело мое сделано, чего же больше? А если у меня нет ликторов, разве стал я меньше Суллою? А покушения — пустяки: никто не посмеет. Ибо за меня сенат, право и законы…
На другой день он уехал с семьей в одну из вилл, находившуюся близ Путеол.
Друзья остались в Риме. Ни один не последовал за Суллою в Кампанию, — так он приказал.
Его вилла находилась в нескольких стадиях от моря, а сады спускались до самого берега. С террасы виднелась мерно дышащая лазурь вод, гористый островок Знария, паруса рыбаков, биремы и триремы, бегущие к Неаполю. В жарком ливне лучей даль искрилась, прозрачный воздух, пропитанный морским ветерком и благоуханиями с полей Кампании, был живителен.
Первые дни пребывания в вилле Сулла проводил на берегу — купался, лежал на солнце, опять погружался в волны — и возвращался на террасу подремать в тишине. Потом завтракал с женой и детьми и опять отправлялся на побережье. Усевшись в легкий челнок, он брал с собой сети, отплывал к островку и, закинув их, возвращался на берег. Рядом, за обрывистым утесом, купалась Валерия, а Фавста с невольницей и Фавст с рабами дожидались своей очереди: Сулла придерживался древнего обычая, что отец не может купаться с сыном, мать с дочерью, а зять с шурином или тестем.