После купания эльфийка меня умастила какой-то мазью, сразу снявшей воспаления и боль, одела в мягкие шелковые штаны и рубашку неопределенно-бежевого цвета с многочисленными пуговичками и завязочками. Я с тоской посмотрела на мои видавшие виды порванные черные штаны, заляпанные и грязные до такой степени, что даже притрагиваться страшно, и вытащила из-под груды одежды оружейный пояс. Если не отобрали сразу, то можно надеяться, что он так со мной и останется. Хотя грубые клинки в сочетании с воздушным одеянием смотрелись… неправильно, что ли?
Вот так, бренча на фиг никому не нужным железом, я прошла в другую беседку, где был готов обед. Тоненькие кусочки всевозможных цветов и консистенций, украшенные листочками, в которых смутно угадывались петрушка и укроп. Даже масло они умудрились свернуть прозрачными колечками и выложить наподобие цветка на тарелке. Нарушать этот цветочно-воздушный натюрморт своими грязными лапами было боязно. Эльфийка протянула мне две палочки, как в Китае — а я-то думала, где ножи и вилки! — и первая взяла розовую пластинку. Оказалось — мясо. Очень вкусное. Больше рефлексировать по поводу нарушения красочно оформленного стола я не стала. Еда — она и в Африке еда.
Только к вечеру на наш тихий островок пришел жрец. Слава богам, что не утренний. Этот был моложе, и морда еще не приняла скорбно-надменного выражения превосходства над окружающими. Сильда проводила меня до мостика, но дальше не пошла. Очаровательная эльфийка, добрая и веселая, самая естественная из всех, которых я видела. Жаль только, что поговорить не удалось. Ее плавный напев и мужской говор отличались, как два разных языка, — вроде бы говоришь одинаково, а звучание разное. Так что понимала я ее через десятое на двадцатое, как и она меня. Получается, что Изначальный влил в меня мужской диалект эльфийского. Оно и понятно — сам ведь мальчик, а не девочка.
Покинув островок спокойствия, я ощутила, как над всем лесом повисла давящая атмосфера ожидания. Солнце все так же светило, но казалось, что между солнцем и землей повисла натянутая отражающая пленка, не дающая солнечному теплу согреть землю.
Мы пришли на большую поляну, окруженную высоченными дубами. Вкруг, по контуру деревьев стояли высокие стулья с резными спинками. Их было пятнадцать. И на каждом сидело по жрецу. Чуть правее от центра поляны на пространстве, очищенном от травы, стоял Тауэр. Его не переодели и даже, кажется, не накормили.
«Тауэр, ты как?» — тихонько спросила я и получила удар по мозгам, будто молотком между бровей двинули. Ну ни хрена ж себе!