— С удовольствием приму участие в диспуте по вопросу истинности христианской веры, — сухо отозвался Герберт, забыв о еде, готовый вступить в схоластический спор.
— Возможно, у нас еще будет для этого время при следующей встрече, а сегодня только угощение, отдых, развлечения и разговор о музыке, поэзии. Произноси свою молитву, монах Герберт, и отведай угощения. А гармония требует, чтобы насыщался не только твой желудок, но и зрение, слух. — Халима дважды хлопнула в ладоши, и заиграла музыка — невидимые тамбурин и флейта. В комнату впорхнула еще одна девушка, также полуодетая, как и первая. Девушка начала танцевать, извиваясь, словно змея, прозрачное одеяние позволяло видеть, насколько гармонично ее тело двигается в такт музыке. И вновь необычное волнение охватило Герберта, старавшегося больше уделять внимание трапезе, а не танцовщице, но это ему плохо удавалось. Танец его завораживал, заставлял кровь бежать быстрее, теперь он вспомнил о потребностях тела, тогда как всю предыдущую жизнь старался думать о душе. Незаметно для себя он осушил несколько чаш вина, услужливо подливаемого служанкой, при этом она старалась потереться о него своим жарким бедром, а он, избегая этого, отодвигался.
— Что ты дергаешься, как будто это Иблис?[44] — Халима рассмеялась. — Она молода, хороша собой. Пророк, да пребудут с ним благословение и благодать Аллаха, сказал: «Три предмета в вашем мире любимы мною: аромат, женщины и молитва, радующая меня». Хочешь, я подарю тебе эту невольницу, чтобы зимними ночами она согревала тебя?
— Нет. Я монах и принял обет, — неуверенно возразил Герберт, но мысленно он уже обнимал девушку. Он старался отогнать нахлынувшее состояние эйфории, но не в силах был ему противиться.
— Зачем такому молодому и красивому мужчине отказывать себе в наслаждении? Я слышала, что не все святые отцы, даже в Ватикане, отказываются от женщин и мирских удовольствий, — вкрадчиво произнесла Халима, делая знак служанке долить вина в чашу Герберта, — Коран запрещает нам употребление вина, а слуги халифа время от времени по его указанию громят лавочки христиан и иудеев, продающих вино, но затем все возвращается на круги своя. Ведь вредно не само вино, а его последствия.
— Я не буду больше пить вина. — Герберт отодвинул от себя чашу.
— Не пей, а лишь слушай стихи. — Халима три раза хлопнула в ладоши, и сразу же стихла музыка, танцовщица, а с ней и служанка покинули комнату.
Сама же она, поднявшись, закружилась на месте, словно продолжая танец, золотые украшения зазвенели в такт ритмичным движениям ее сильного и стройного тела. Герберт не видел его под одеждой, но движения этой молодой женщины, полные страсти и желания, были откровенней, чем танец предыдущей. Вдруг Халима замерла и с чувством прочитала: