голову и плечи, казалось, хотел промочить до костей.
— Ты, когда Кузьму убивал, думал, что и ему жить охота?
— Он фискал! Таким дышать западло. Высветил нас, паскуда. Да и гробанул его попутно. Линял, сам мозгуй, на лесовозе. Почти в Трудовое. Коль в Поронайск пофартило бы, дышал бы, сука. Потом бы его на перо взял. А тут не пофартило фискалу. Ведь не законник, дерьмо. Чего его жалеть? Таких до хрена извели. За всякого не переморишь.
— Фискал, говоришь? О нем в селе никто так не сказал. Жалеют…
— Хрен там жалеть. Я, покуда под нарами в его бараке канал, ждал свой час, всякого наслушался. И о стукаче том. Он с легавым кентовался давно. За нас ему волю дали. А я и перекрыл кислород. Ночью из-под шконки вылез и прикно- кал. Еще старого падлу надо было грохнуть. Да времени не хватило. Легавые на хвосте повисли. Они ж и тебя на Колыме приморили. И тоже не за хрен собачий. Чё ты их тянешь на шее? Они ж лидеры…
— Трофимыча за что бил?
— Старый хрен башли взял, а хавать не давал. Вот и трамбовал его. За свое выдавливал. Мы не на халяву у него жили.
Кравцов удивлялся, что так легко и просто сознался во всем Сова. Он не соврал. Это понимал Игорь Павлович. Ведь вот и сам тогда в бараке тоже подумал, что Сова вскочил в барак днем. А дождавшись ночи, убил Кузьму. Видно, и впрямь: перед реальной угрозой смерти многие становятся откровенными.
— Я и тебя бы отделал так же, если б пофартило слинять, — признался мокрушник и добавил: — Отпусти. Нарисую.
— Дыши тихо, — екнуло сердце у Кравцова — он услышал, как из подтрюмного отделения баржи захлюпали пузыри. «Куда теперь сковырнется баржа?» — подумал невольно.
— Размотай, Кравцов! Клянусь свободой, не дернусь. Надоело заживо в жмурах лежать, — стонал Сова.
— Кузьму сам одолел. А из брезента слабо выбраться?
— Фискал дрых как падла. А я ни в одном глазу.
— Так чем ты его убил? Уж очень узкий раневой канал.
— Спицей. Шустро. Он и очухаться не успел. Боли не слышал. Дернулся едва и готов. Так многих стукачей пришивают.
— А как из барака ушел?
— Ночью один поссать вышел. У них без параши. До ветра, на двор. Я за ним. И выскочил. Мужик свет не включал. В темноте меня не приметил. Слышал, как он дверь на запор брал, когда вернулся.
— Подлец! — не сдержался Кравцов. И тут же схватил Сову за шиворот. Вода подступила вплотную, баржа плотно уселась на дно. Фартовый хлебнул воды ртом и носом, и его едва не смыло.
Игорь Павлович подтянул его к маленькому пятачку на корме баржи, который еще оставался над водой.
— Хана нам, Кравцов! Обоим крышка будет. Сдохнем здесь! Зачем ты так лажанулся? Меня хотел сграбастать. А и сам накроешься теперь, — кривил посиневшие губы Сова, потерявший надежду на спасение.