Кравцов с ужасом глядел вокруг. Неужели, пройдя столько мук, выжив на Колыме, перенеся столько горя и потрясений, потонет здесь, вместе с Совой, наказав его и себя заодно?
«А впрочем, чего я сетую? Пережито много. Но разве я один такое перенес? Другие намного лучше меня были. Не повезло им. А я выжил, вышел. Не калека, никому не в обузу. Работал. Не по принуждению. Своим делом занимался. А если смерть застанет здесь, это еще не самое худшее. Не стоит сетовать на судьбу. Ей виднее…»
— Сюда! Сюда! Спасите! — замахал он руками, услышав шум мотора. Лодка иль катер, все равно, пусть снимут, заберут отсюда. Игорь Павлович кричал в сторону усиливающегося шума.
Только бы услышали, заметили, подошли…
Сова вздрогнул от крика Кравцова так, словно к нему ток большого напряжения подключили:
— Чтоб те голову с жопой поменяли, гад! Ну и хайло! Откуда в таком хилом фраере горлянка десятка бугров? — но поняв, что заорал Кравцов не с дури, вывинчивался из брезента руками и ногами. Из пелены дождя, ревя сиреной, сверкая прожекторами, вынырнул пограничный катер и, нащупав Кравцова, похожего на пляшущего на воде черта, подошел к затонувшей барже вплотную.
Кравцов в двух словах объяснил пограничникам все. И те, не медля ни секунды, сняли с баржи Сову, а потом и Игоря Павловича. Убедившись, что Сова не сбежит, Кравцов вошел в рубку катера. И едва успел перекурить, как пограничники причалили у морпорта Поронайска. По рации связались с горотделом милиции, и через несколько минут примчался «воронок». Сова под надежной охраной был привезен в тюрьму. А Кравцов, кто б мог подумать… Едва спало напряжение и предоставилась возможность расслабиться, почувствовал сильнейший жар.
Вечером «неотложка» увезла его из дома в больницу. Сколько он в ней пробыл, не знал: заснул в горячем тревожном сне. В котором всегда было темно. И дождь, перемешанный со снегом, царапал лицо, руки, сердце.
Выл ветер, напевая знакомые колымские песни, сложенные зэками со всех концов земли. Они пели их у костров, плотно прижавшись друг к другу плечами, чтоб не остудил лютый холод души, не выморозил память.
Проснулся он от смеха. Беззаботного, раскатистого. Огляделся. Какой-то незнакомый человек в светлой пижаме кивнул улыбчиво и включил динамик.
…Ты много видела героев,
следы их замела пурга,
тебя ведь надо было строить и проложить через снега…
В путь далекий — машина пошла, трасса, колымская трасса -
Магадана душа,
трасса, колымская трасса -
Магадана судьба…
Затихла песня, затих смех в палате. Лишь солнечный луч, пробивший занавеску на окне, играл в седых висках человека, искрящихся, как снег.