Сашка не знал, что искали его в тайге фартовые. Он забыл о них. Ему впервые было тепло. Словно в родной дом попал после многолетних скитаний и бурь.
Бабка Торшиха, несмотря на долгие годы одиночества, любила посмеяться, умела сострадать, хватало ее ума на добрые советы.
Как-то полюбопытствовал Сашка, достает ли ей заработка на жизнь. Бабка, улыбаясь, ответила:
— А я на деньги, что зарабатываю, не живу. На них никто бы не прокормился. Вот и посылаю внучатам на конфеты. А сама с огорода и тайги кормлюсь. Они дают сколько мне надо. И картоху, и капусту, лук и морковку, чеснок и свеклу. А тайга — грибы, ягоды и орехи. К тому же хозяйство свое имею. Корову, свиней, кур, гусей. Даже десяток ульев держу. И не голодаю. Еще и продаю лишнее. На муку и соль, на тряпки, какие надо. Н адысь картоху убрала. Раньше по тридцать мешков сбирала. Нынче — пятьдесят. Капусты тоже избыток. Продала. Да мед, да яйца. Да молоко. Каждый день набегает. На книжку кладу. На черный день.
Бабка показала сберкнижку. Сашка удивился: ведь знала, кто он, а доверяет!
Однажды, когда Сашка уже вставал, она спросила:
— А почему, говоришь, мужики тебя зовут Полудурком? Зачем дозволяешь обзывать себя?
Сашка сел напротив:
— А кто же я, маманя? Не просто Полудурок, а целый дурак! Потому что сам себя в петлю сунул.
— Молодому ошибаться можно. Хорошо, если успел одуматься. Вот ты вылечишься скоро. Но телом. Душу сам лечи, с Божьей помощью. Будет душа чистой, никакая хвороба не привяжется.
Лишь через три недели ушел от бабки Сашка. Прощаясь, руки женщине целовал. И глаза. Усталые, добрые. В них прозрачные слезы дрожали.
— Навещай, сыночек. Покуда ты был, жила человеком. А теперь снова смерть ждать стану. Да Бога о кончине просить.
— Я скоро приду, маманя, — обещал Сашка.
— Когда, голубчик ты мой?
— Свободным приду, — обещал Полудурок.
— Насовсем приходи. Найдешь жену себе и приходи. Как в свой дом. К матери. Я ждать стану. И постараюсь дожить. Чтоб пирогами вас встретить…
Сашка постарался уйти поскорее. Когда он к вечеру вошел в барак, трое кентов со шконок слетели. Волосы дыбом, глаза навыкат.
— Сгинь! Смойся, жмур! Мы тебя не мокрили. Душу твою за упокой честь по чести помянули. Чего нарисовался? Кого за собой уведешь? За кем пришел? — лопотали фартовые.
— Да не окочурился я. — Он рассказал кентам, что с ним случилось. Вошедший в это время участковый, стоя незамеченным в темном углу, долго слушал рассказ Сашки.
— Дай Бог здоровья твоей бабке. За то, что уберегла, не проехала, не струхнула взять тебя в дом. Обязанником ее ты стал. И покуда живешь тут — наведывай ее. Помогай.