— Пусть плесень на материке побудет, покуда вы определитесь.
— Одна не поедет…
— Что же до сих пор язык в сраке держал? — психанул Тимка.
— Черт меня знает…
— Слушай, кент, валяй в Трудовое, закажи телефонный разговор по межгороду, объясни своей ситуёвину. И пусть катит сюда. Ксивы ей сделаем. Пусть в Хабаровск привалит. Туда за нею смотаешься в один день.
— Не поедет без документов, — отмахнулся Кот.
— A-а! Была — не была! Я с тобой в село! Сам с твоей трехать буду. Если любит — поверит! Я ей все нарисую, что делать надо. Поймет, — решился Тимофей.
— Она ж недоверчивая! Деревенская. Тебя не знает, — залопотал Кот.
— Ништяк. Мне бабы верят.
Костя понемногу повеселел.
— Последние дни в холостых ходишь. Одну неволю на другую меняешь. Так хоть в последние дни свободой попользуйся. Бухни! — хохотал Цыбуля.
— Отвык. Не до того!
— Чего с панталыку сбиваешь кента? Какое там кирять? Ему нынче на зуб брать нельзя. Наши легавые тоже не пальцем деланы. Заметят, что под кайфом, хрен, а не пряники получит. А ему дом нужен. Бабе работу выхлопотать. Хмырю кто поможет? Думаешь, ксивы получил и все? Козел! Ему про водяру теперь не вспоминать. Баба — не кент. С него по бухой не сботаешься, — убеждал Тимка.
Допоздна засиделись в эту ночь промысловики. Курили, спорили, советовали.
— Я тебе на всякое могу кусок дать. Чтоб обзавелся в доме нужным. Мы с Дарьей и нынче все подкупаем. Хотя, казалось бы, не на голом начали…
— Я тоже помогу, — пообещал Цыбуля.
— Дайте вытащить ее, — засмеялся Кот.
Лупастые, как девчонки, звезды подмигивали людям с темного неба. Они будто успокаивали, ободряли охотников.
Последняя ночь в тайге. А может, вовсе не последняя? Может, вернется сюда человек? Словно спрашивая друг друга, качали головами хмурые ели.
Костя встал с чурбака. Пора спать. Завтра в село. Путь не близкий. Надо отдохнуть. Он пошел к зимовью, сдирая на ходу задубелую на спине от мороза брезентовку, и вдруг что-то метнулось на голову. Черное. Тяжелое. Упругое. В шею впилось. Сук? Нет. Кровь по спине потекла. В глазах зеленые огни засверкали.
— Кенты! — только успел крикнуть и упал в снег.
Кто-то громко матюгнулся рядом, сорвал с шеи мягкую тяжесть и теперь втаптывал в снег рысь, промышлявшую добычу у самого человечьего жилья.
— Кот! Ты дышишь? Кот! Кент!
— Дай огня, Скоморох! — кричал Цыбуля.
— Несу!
— Сюда свети! — дрожал голос Тимки.
— Оженила, лярва! Кажись, сонную артерию порвала, — ахнул Цыбуля.
И тут из зимовья вышел Угорь.
— А ну, отойдите, — расстегнул брюки и стал мочиться на рану, покряхтывая, ругаясь.