— Ты что, охренел? — вылупился Скоморох.
— Верно делает, — остановил Тимка и нагнулся над Костей. — Жива сонная! Тащи рубаху! Перевязать надо!
— Погоди с рубахой! Давай еще! Рванье промыть надо. Потом, когда обсохнет, перевяжем. Да и то не враз тряпкой. Пепел от костра возьми. Чистый, без углей. Он быстро стянет, — советовал Угорь.
Через десяток минут Кот пришел в себя.
Говорить не мог. Болела шея и голова. Ныли плечи. Костя смотрел на мужиков, не понимая, что с ним случилось.
Утром ему снова промыли шею мочой, присыпали пеплом. Костя к обеду почувствовал себя лучше. Уже мог говорить, есть.
Угорь хлопотал около него, понимая, что этот момент упускать нельзя. Потрафишь кентам — будешь дышать. Нет — так и останешься один в «малине».
Лишь на следующий день Тимка с Котом ушли из зимовья.
На заимке оставались трое фартовых.
— Ты, Цыбуля, вместо меня кентов держи. Смотри, чтоб без кипежа, чтоб все в ажуре было. Я мигом крутанусь. Угря не дави. Вроде принюхались за последние дни. Пусть с вами в зимовье канает…
Фартовые, встав на лыжи, нацепили на плечи рюкзаки.
— Удачи тебе, Кот. Да сохранит тебя Бог! Прихиляешь к нам иль нет, дыши вольно. Тайга с тебя уже сняла свой навар. Но дышать оставила. Хоть и показала, что возникать в ней тебе уже ни к хренам. Размажет. Простилась. Не знаю, свидимся ли? Но пусть фортуна по-бабьи не обойдет тебя удачей. Вали. На хазу. Авось не навек прощаемся, — обнял Скоморох.
— Под запретку не попадай. Коли слиняешь, черкни. Нужен грев станет — пришлю, — подошел Цыбуля вплотную.
— Не хворай. Канайся здоровеньким! — пожелал Угорь с порога.
В блестках инея тихая, настороженная тайга смотрела на фартовых, уходивших в село.
Костя, пройдя немного, остановился, оглянулся на зимовье. Вздохнул, вспомнив свое, и пошел быстрее, торопясь от прошлого: темного, жуткого.
Каждый человек старается скорее попасть из ночи в утро. Тьма отпугивает все живое. Но не фартовых. Они не любят день. Утренний рассвет не всегда радостен. А ночь скрывает следы и прошлое. Вот только паЛять… Она и ночью разрывает тьму. Она высветит во сне самые затаенные и скрытые от всех уголки души. Она мучает, лишает сна и покоя. Она заставляет выжить иль умереть. Она никого не щадит. От нее не уйдешь, не убежишь, ее не заглушишь.
Костя спешил за Тимкой, не желая отставать. Тот изредка оглядывался, сдерживая шаг. Ждал.
А Коту неловко. Ведь вот и он когда-то, вместе с другими фартовыми, выгонял Тимофея из барака, выводил из закона, трамбовал. А в тайге и на рыбалке десятки раз без него мог попасть в беду.