— Вернешься к нам? — спросил его Тимка.
— Нет. На материк рвану. Коль дождалась меня моя сезонница, осяду, приклеюсь к ней. А коль нет — махну к своим…
В зимовье стало пустовато. Особо тяжело было первую неделю. Покуда не отвыкли, все ставили на стол четыре миски, четыре кружки. И еду — на всех… Лишь сев к столу, вспоминали.
— Пусть сытно будет тебе, кент! Да не обойдет тебя фортуна ни хлебом, ни теплом, — желали условники ушедшему.
А Скоморох, едва получив документы и расчет, уже на следующий день уехал из Поронайска, даже не оглянувшись в сторону Трудового.
— Слинял. Вырвался. Дожил. Значит, пора забыть прошлое.
В Хабаровске его узнали кенты. Фаловали с собой. Не вышло. И, раздумав трястись в железке несколько дней, сел в самолет. А через полдня приехал в глухую деревушку на Брянщине. Ее в лесу сыскать не всякий бы решился.
Полтора десятка домов, разбросанных по лесу. И все ж нашел мужик свою, ту, что, перелетной птицей побывав на краю света, домой вернулась.
— Ты? Приехал? — В глазах удивление и боль: неужто въявь'. Не обманул! И больше не уедет?
— Райка? Да ты что?
А девка повисла на шее. Вся в поту, в соломе, в навозе. Смех и слезы с губ рвутся. Того и гляди раздавит в объятиях жениха, не успевшего стать мужем. Хорошо, что, на счастье, мужик из дома выглянул:
— Райка! Ты кого там в ограде поймала? Аль опять какой кобель заблудился? Дай вилами… Ой! Никак мужик! Где ты его нашла? — удивленный, тот раскрыл рот.
— Сам приехал. Ко мне! В мужья! Навек! — зарделась девка, отступив на время из приличия от суженого.
— Дай-кось мне разглядеть ентова храбреца! — подошел дед и, дохнув в лицо сивухой, расцеловал, не спросясь. — Соколик наш! Милай! Где ж так долго блукал? Еле дождались, родимый!
А через день, пропив Райку заезжему, бесхитростные селяне так и не успели иль не решились спросить: где будут жить молодые, и кто он, жених?
Да и какая разница — кто он? Иль не видно? Мужик! Значит, повезло девке. Ей виднее, с кем судьбу связать.
И зажила в деревушке новая семья. При старике отце. Устроился зять на пасеку. Пчелы его признали. И работа по душе пришлась. Люди вскоре зауважали приезжего. Своим признали. Словно родился и вырос он тут. Средь них — в лесу.
Всего-то и недоразумений было в доме, что однажды Райку побил. Чтобы заварку чая по второму разу кипятком не заливала и не подавала на стол. А только — первак, настоящий чай. Ибо иное пить — западло, за помои, считалось даже в зоне. Таким даже лидеры брезговали.
Райка это вмиг усвоила. Да и как иначе? Кулаки у мужа были крепкими. Повторять трепку не хотелось. К тому же запомнила, что на вечерах чайные помои никто не пьет. По чаю о хозяевах судят. А он должен быть как поцелуй — крепкий, сладкий, горячий. Так сказал муж, так уже считала баба.