Видно, правду говорят зэки, что у каждой тюремной двери своя хитрость: туда — двери широкие, оттуда — узкие.
Шмель, покачиваясь, пошел к милиции.
«Будь она проклята! Но только тут дадут транспорт добраться до места. Иначе век бы сюда не прихилял добровольно. — Бугор оглянулся на охранника. Тот еле успевал за ним с пузатым чемоданом. — И на хрена мужику такой майдан? Не баба! А тряпья вон сколько! Зачем оно в тайге? Кой с него понт? Одна морока. Вон у Лаврова ни черта не было. Все барахло в саквояже помещалось. А этот как баруха загрузился», — подумал Шмель.
Вскоре вместе с новым охранником он поехал в тайгу на зеленой старенькой полуторке.
Возвращение Шмеля было встречено общим ликованием. Фартовые затарахтели, что заждались его. Даже Трофимыч папиросами угостил. Сам. Подсел рядом. Молча, по-мужски сочувствовал пережитому. Ни о чем не спросил. Глазами себя выдал — искренне радовался возвращению,
Глядя на них, новички удивлялись. Пока не коснулась беда, эти двое постоянно меж собой не ладили. Ругались, спорили. Едва нависла угроза над Шмелем, им стало не хватать друг друга. И все прошлое забыто, словно не было его.
Мужчины… Их роднит не возраст и положение, не звания и способности. Их роднит беда. Общая, одна'на всех.
Прошедшие сквозь жизненные передряги, пережившие боль, несправедливость люди умеют понимать друг друга без слов.
— Мои тут не гоношились? Не поднимали хвосты? — тихо спросил Шмель Трофимыча.
— Все в ажуре, — ответил тот еле слышно и спросил: — Ты как дышишь? Обошлось иль была ломка?
— Пронесло. Думал, влупят ни за хрен чужой грех, не отмажусь. Но пофартило.
Митрич принес Шмелю полную миску гречневой каши. Масла не пожалел.
— Ешь, родимый. Забудь, что стряслось. И душой вертайся к нашему шалашу. Не то жисть станет несносной вовсе.
Шмель ел торопливо. А Митрич урвал ему от новичков даже кружку какао. Он держал ее, ожидая, когда бугор уплетет гречку.
Шмель чувствовал себя именинником. Такого внимания он давно не ощущал даже среди кентов.
— Страдалец ты наш. Бедолага. Едва судьбину сызнова не окалечили твою. Она и так-то у всех горбатая, — приговаривал дед Митрич жалостливо.
В этот день, перезнакомившись с охраной и условниками, старший охранник предупредил, что завтра весь лагерь перебирается на новое место, где начнет заготовку леса.
— Работать будем от зари до зари. За неделю вы не сдали ни одного кубометра древесины. Придется наверстать отставание. Так что о выходных ни слова. Когда войдем в график — другое дело. И помните, рабочие показатели — это ваша свобода. — Он оглядел условников.