Никто из них не докучал расспросами о ней самой. Видно, понимали: молчит, значит, не хочет ворошить больное.
Иногда они приносили Тоське домашнее печенье, варенье, сырники. Видели, что вкусного мало видела баба. Та стыдилась принимать угощенье. Но Оля выручала, готовила отменно. I! угощала редких гостей радушно.
Оглобля понимала, что обязана девчонке многим. Но вот фартовые заподозрили в ней фискалку.
«Нет, липа это, туфта! Не верю», — легла Тоська в постель, стараясь скорее забыть разговор с паханом.
Оглобля встала на следующий день позднее обычного. Ольга уже ушла на работу. Вернулась чем-то расстроенная. Это Тоська приметила сразу. Девчонка не спросила бабу, где та была допоздна. Ольге не давало покоя что-то свое.
И за ужином она, не выдержав, заговорила:
— Вчера на моем дежурстве ЧП было: «скорая» привезла человека. Еле живого. Избит так, что от него одни глаза остались, да и в тех боль кричит. Ни рукой, ни ногой не мог двинуть. Вся одежда на нем — в клочья разнесена. Прикоснуться страшно.
— Кто ж его так отделал? — равнодушно спросила Оглобля.
— В квартире его поймали хозяева. Вор он. Хотел обокрасть. Влез через окно.
Оглобля язык прикусила. Слушала.
— Втроем били. Два сына и отец. Ремнями и кулаками, нотами и головой. Все углы в доме он своими боками испытал. Зубы выбили, руки, ноги вывернули. Как его били, милиционер рассказал. Даже он удивлялся зверству тех жильцов.
— А ты жалеешь его?
— Я считаю: поймали — сдайте в милицию. Его без вас накажут. А устраивать самосуд — бесчеловечно.
— Это ты так говоришь, покуда к тебе воры не забрались и ничего не унесли, — покачала головой баба.
— А у нас брать нечего, потому и не страшно. Но случись — не стала бы я вот так человеческое обличье терять. Они, хуже вора, — звери. За тряпки готовы жизни лишить. Так чем они лучше воров? Те убивают за барахло, эти — не лучше. Как собаки, за свою кость чужому псу горло перегрызут. А ведь интеллигентные люди! — возмущалась Ольга и добавила — Конечно, воровать гнусно. Но убивать еще хуже. Да еще так мучительно. У этого пациента мошонка распухла от ударов сапогами, наверное, с голову величиной стала. Волосы на голове хозяйка с кожей вырывала, клоками. Садистка! Да еще кипятком хотела облить.
— Не поняла, они дома были, когда вор нарисовался? — перебила Оглобля.
— Он ночью, когда только спать легли, через балконную дверь вошел. Хозяева тут же услышали. Уснуть не успели. Избили до смерти. А нам теперь его вылечить надо, чтоб следствие разобралось и — под суд… А ведь вор уже наказан. Здоровьем поплатился. Столько он не потерял бы и за годы тюрьмы! Но главное, он будет отвечать, если выживет, за свое, а они — нет? А почему? — возмущалась Ольга.