Пребывая в розовых мечтах, он совсем забыл об осторожности. Не оглядывался, не прислушивался, не переждал ни у одного дерева ни минуты. Даже дух не перевел ни разу. Уж очень торопился домой. И потому не сразу понял, что за рука мелькнула перед глазами, ухватила за глотку жесткой браслеткой. Тряхнула так, что в голове помутилось. Потом кто-то сверкнул лезвием перед глазами.
Не верилось. Не может быть! Ведь все так удачно клеилось…
Дрозд хотел вскрикнуть, когда нетерпеливые руки вспороли тощий пиджачишко, рубаху. Стали вытаскивать деньги.
Шнырь укусил руку. Кто-то скрипнул зубами и сказал злобно:
— Захлебнись и захлопнись на век, — шнырь почувствовал, как острый, холодный нож тонет в его горле.
Не стало воздуха. Только неожиданная боль отняла последнюю мечту и надежду. Перед глазами крутанулось лицо бабы, так и не ставшей женой. Ей он не успел сказать ни прости, ни прощай.
Когда-то, недавно, они оба жалели, что не встретились раньше, потеряли впустую молодость. Ох и горько было эго осознавать!
А потерявший жизнь уже ни о чем не сможет пожалеть. Пожалеют его самого, если будет кому…
Дрозда нашли далеко не сразу. Да и кто хватился бы его, кроме бабы, забывшей страх и обратившейся в милицию.
Яровой, приехавший в морг, тут же узнал Дрозда. Шнырь, осмелев, несколько дней нахально пялился в окно следователя. Опознали Дрозда и инспекторы уголовного розыска. В картотеке о нем были данные: от отпечатков пальцев до перечня судимостей.
Привезенная в морг Тоська вмиг опознала Дрозда.
Едва приоткрыли простынь, Оглобля ойкнула. Побледнела. Зажмурилась:
— Дрозд это! Кент пахана. Бывший. Он за мной следил. Видно, чем-то не потрафил Дяде.
— Как думаете, пахан сам его убил? — спросил Яровой.
— Нет, конечно. Он на кулак иль на «маслину» мог взять. Но пером не работал никогда. Не слышала о таком.
— Могли ему поручить убрать вас, а он отказался. Его за это и убили? — спросил Яровой.
— Погасить меня пахан мог приказать любому, но не Дрозду. Тот — стремач. Мокрить не умел. Базлали — руки у него на это слабые. Тут не за это прикончили. Не за меня, — успокоившись, говорила Тоська.
— Вы уверены?
— Меня пришить они всегда сумеют. Но попробуют это провернуть не без понту для себя, — дрогнула плечами Оглобля и продолжила — Шнырь, видать, перегнул. Загоношился иль «на понт» взял. Либо пронюхал такое, что его тыкве знать не полагалось. Со страху, чтоб не трехал, пришили.
— Рука убийцы не знакома? — спросил Яровой.
— Да мокрушников у фартовых — хоть жопой ешь. Но вот Кабан, тот сзади жмурит. Цапля — душит. Рябой глотку не