– Давай, помогу. – Я подхватил её корзину.
– Не нужно! Я сама. – Почему-то воспротивилась она. Неужели у феминизма столь древние корни?
– Так нечестно, – возразил я. – Ты же помогла мне.
Магдалин на секунду задумалась.
– Ладно, но только до поворота.
Мы шли рядом, на плече у меня болтался свежевыстиранный хитон. Руки обнимали прохладную от влажного белья корзину.
– Ты девушка Равви? – спросил, не удержавшись.
– Что? – Секунду она в растерянности смотрела на меня, не сразу поняв, о чём идёт речь.
– Извини. Просто я подумал, что у такой красивой девушки обязательно должен быть приятель.
– Это совсем необязательно, – сказала она таким тоном, что я сразу понял: если хочу продолжать беседу, необходимо сменить тему.
Тропа резко сворачивала влево, к городским стенам. Магдалин остановилась.
– Я хотела сказать… – Она явно колебалась, стоит ли говорить со мной о чём-то важном для неё и, наконец, решилась. – Ему надо быть осторожнее. После сегодняшнего выступления в храме Каифа наверняка подаст жалобу в синедрион.
– Каифа – это тот нервный дедок, который ругал нас почём свет?
– Он – первосвященник Иудеи, – очень серьёзно сказала Магдалин.
– А что за синедрион?
– Высший духовный суд.
– Кажется, Равви не признаёт их авторитет?
– К сожалению, его признаёт Рим.
– Рим? – Я почесал затылок. – Разве этот ваш синедрион с Римом заодно?
– В засуху все звери пьют рядом… Ты же видишь, люди слушают Равви. Он сеет сомнение, заставляет людей думать, верить в себя, в то, что каждый из них значителен. Для него все равны, нищий, священник, император, и эти идеи многим ненавистны. Тот, за кем идёт больше десяти человек, опасен для любой власти… Они могут поступить с ним, как с Крестителем… – Магдалин снова опустила глаза. – Только Равви вряд ли послушает меня, и кого бы то ни было, кроме Того, кто над нами… – Магдалин быстро подняла глаза к небу.
– Если бы я мог запросто поболтать со Всевышним, я бы тоже никого не слушался, – сказал я.
Магдалин улыбнулась, и тем мне ещё больше понравилась. Люблю девушек с чувством юмора.
– Слушай, кто такой этот Креститель, о котором все говорят шёпотом? И что с ним случилось? – поинтересовался я.
Магдалин моментально посерьёзнела, даже посуровела, и я пожалел, что спросил.
– Его называли пророком, совестью человеческой. Он говорил людям в глаза правду об их грехах и пороках, не боясь никого, даже самого императора… – Она отвела глаза и тихо закончила: – Ему отрубили голову.
Я вдруг почувствовал, как у меня по спине пробежала стая холодных мурашек. Дикий народ! Рубить головы за несчастные проповеди?! Вновь всколыхнулось притупившееся желание бежать прочь, не разбирая дороги…