ЖИЗНЬ. И все возникшее на это мгновение есть ни что иное, как намек, абрис, набросок будущего Мира, будущей Вселенной. И опять вместе с Жизнью родилась Смерть, Дракон видел уголком глаза Их размытые силуэты в серебристом сиянии алмазной крошки Хаоса.
И Дракон, запрокинув голову, расхохотался.
— Смотри, это хрупкий хрусталь ожидания…
Алура сидела рядом с Локи и внимательно смотрела на висящую над его лицом чашу. Она боялась смотреть непосредственно на своего мужа, чтобы опять не разрыдаться. Первое время она только и делала, что рыдала, а потом впала в апатию. Снова пришел дед Перун. Потоптался у входа, опасаясь смотреть на внучку и Огненного Лиса. Было видно, что ему страшно и неудобно.
— Может, нужно что? — спросил он несмело, отводя глазaв сторону.
Алура качнула головой и даже не взглянула на деда.
— Ты же понимаешь, так было нужно, —в миллионный раз начал он оправдываться. —Ты понимаешь?! Алура, я не мог пойти против всех!
— Поначалу он кричал, — вдруг заговорила она впервые за много веков, и Перун вздрогнул. — Часто терял сознание, бредил, просил убить… — она говорила ровно, слишком ровно. Чаша уже почти переполнилась, и Алура протянула руку, поймав следующую каплю яда в ладонь. Тем временем чаша отплыла в сторону и жидкость выплеснулась па почерневшие камни у стены. Яровитовна подождала, пока чаша вернется на место, и убрала ладонь, стряхнув яд с пальцев. При этом она совершенно не изменилась в лице. — А потом… Потом я не знаю, что произошло. Теперь он все реже и реже приходит в себя, постоянно пребывает в прошлом и совсем не разговаривает. Дед, надо было убить его раньше. Пограничье сходит с ума вместе с ним.
— Я знаю. — Перун отвернулся и судорожно стиснул кулаки. — Только тогда открытое Пограничье погибло бы в одночасье.
— Нет, —тихо ответилаAлypa. —У Локи был преемник, которому он мог бы передать власть. Он хотел сделать это, но вы ему помешали. Теперь все кончено. Тиля тоже больше нет и… —она замолчала, глядя неотрывно на чашу. — Я говорила вам тогда, но меня никто не слушал. Тоэнно взяла свое…
— Все уходит, —послышался вдруг негромкий, похожий на шелест весенней листвы на ветру, голос. — И я тоже.
— Тоэнно?!
Локи иногда еще приходил в себя и временами видел вместо чаши над собой узкую ладонь, сложенную лодочкой. И тогда ему хотелось закричать, но голос пропал, отданный века назад, когда приходил Хоори, за то, чтобыAлypaне чувствовала боли от яда. Локи молчал и смотрел, как снова подплывает чаша и заслоняет собой ладонь. Такую родную и любимую. Но нужно было молчать.