— Спасибо.
— Что ты сам помнишь?
— Мы жили в охотничьем домике. Был взрыв. Я помню, что меня подобрали солдаты и я ехал на танке в деревню. Что в промежутке было — не знаю. Пытаюсь вспомнить. Не получается.
— Я разговаривал с доктором Руфеном.
Видимой реакции не последовало.
— Он отказывается говорить о деталях его бесед с тобой.
Никакой реакции и на это.
— Но он сказал мне, что ты очень тревожишься о сестре, что вполне естественно. Он сказал, что со временем память может к тебе вернуться. Если ты что-то вспомнишь — что-нибудь, когда-нибудь… я прошу тебя — сообщи мне.
Ганнибал смотрел на инспектора, не отводя глаз.
— Почему бы и нет? — Жать, что он не мог сейчас услышать бой часов. Как было бы хорошо услышать бой часов.
— Когда мы с тобой разговаривали после… того инцидента с Полем Момуном, я сказал тебе, что потерял близких во время войны. Мне очень тяжело думать об этом. Знаешь почему?
— Скажите мне почему, господин инспектор.
— Потому что мне думается, я должен был их спасти. Я испытываю страх, что могу обнаружить, что не все сделал, чтобы их спасти, что мог сделать что-то еще для этого. Если ты испытываешь тот же страх, что и я, не позволяй ему вытеснять воспоминания, которые могли бы помочь найти Мику. Ты можешь сказать мне все, что угодно. Я пойму.
В комнату вошла леди Мурасаки. Попиль встал и сменил тему:
— Лицей — хорошая школа, и ты заслужил, чтобы тебя туда приняли. Если я чем-то смогу тебе помочь, я это сделаю. Буду заходить к тебе в школу время от времени.
— Но вы предпочли бы заходить сюда, — сказал Ганнибал.
— Где вам всегда будут рады, — добавила леди Мурасаки.
— Всего хорошего, господин инспектор, — произнес Ганнибал.
Леди Мурасаки проводила инспектора Попиля и вернулась разгневанная.
— Вы нравитесь инспектору Попилю, я вижу — у него это на лице написано, — сказал Ганнибал.
— А что он видит? Что у тебя на лице написано? Опасно задирать его.
— Вы найдете его предельно скучным.
— А тебя я нахожу предельно грубым. Это совсем на тебя не похоже. Если желаешь грубить гостю, делай это в своем собственном доме, — сказала леди Мурасаки.
— Леди Мурасаки, я хочу остаться здесь, с вами. Гнев ее уже покинул. Но она ответила:
— Нет. Мы будем проводить вместе каникулы и выходные дни, но ты должен жить в школьном пансионе, как требуют правила. И ты знаешь — моя рука всегда на твоем сердце.
И она положила ладонь ему на грудь.
На его сердце. Эта рука, державшая шляпу Попиля, сейчас лежала на его сердце. Эта рука, державшая нож у горла брата Момуна. Рука, схватившая за волосы голову мясника и швырнувшая ее в мешок, а затем поставившая ее на почтовый ящик. Сердце его билось под ее ладонью. Непостижимо ее лицо.