Комиссар, удостоверившийся, что Фауст наказан за свои грехи, пребывал в отличном настроении.
— Я готов смотреть на это сквозь пальцы, молодой человек, если вы тотчас же покаетесь моей жене.
— Правда, мадам, заключается в том, что я получаю назад не все деньги. Книжный магазин удерживает залог в двести франков за свои труды.
А теперь прочь отсюда и вниз по громадной лестнице оперного театра; освещаемые торшерами Ганнибал и леди Мурасаки спускаются вниз быстрее, чем это проделал Фауст, желая оторваться от толпы. Над ними проплывают расписанные Пилем[46] потолки, повсюду сплошные крылышки ангелов — в красках и в камне.
Теперь на площади Оперы имелись такси. От угольной жаровни уличного торговца в воздух поднимался дымок, напоминая о кошмарах Фауста. Ганнибал подозвал такси.
— Удивительно, зачем вы рассказали инспектору Попилю о моих книгах? — сказал он уже в машине.
— Он сам об этом узнал, — ответила леди Мурасаки. — И сообщил комиссару, а комиссар сказал своей жене. А той просто захотелось пофлиртовать. Ты ведь не так туп, Ганнибал, мог бы и сам догадаться.
«Ей теперь не по себе наедине со мной, да еще в ограниченном пространстве; и это у нее выражается в раздражении».
— Извините.
Она бросила на него быстрый взгляд. Такси миновало светофор.
— Твоя враждебность мешает тебе судить здраво. Инспектор Попиль не отстает от тебя, потому что ты его заинтриговал.
— Нет, миледи, это вы его заинтриговали. Полагаю, он докучает вам своими стихами…
Леди Мурасаки не стала удовлетворять любопытство Ганнибала.
— Он знает, что ты — первый в своей группе, — сказала она. — И гордится этим. Его интерес к тебе по большей части благожелательного свойства.
— По большей части благожелательного свойства — это не слишком приятный диагноз.
Деревья на площади Вогезов уже раскрывали почки, благоухающие в весенней ночи. Ганнибал отпустил такси, ощутив на себе быстрый взгляд леди Мурасаки, несмотря на то что вокруг было темно. Он был уже взрослый, ему больше не нужно было сидеть по вечерам дома.
— У меня есть еще час, и я хочу пройтись, — сказал он.
— Ты еще успеешь выпить чаю, — сказала леди Мурасаки.
Она сразу же провела его на террасу, явно предпочитая не оставаться наедине с ним в комнатах. Он не знал, что думать по этому поводу. Он изменился, а она — нет. Порыв ветра — и пламя в масляной лампе поднялось ввысь. Когда она наливала ему зеленый чай, он видел, как бьется пульс у нее на запястье, и тонкий аромат от ее рукава проник в него подобно его собственной мысли.
— Пришло письмо от Чио, — сказала она. — Она разорвала свою помолвку. Дипломатия ее больше не устраивает.