— Прошу прочитать и подписать.
Калугин взял у него бумагу, в которой хотя и коротко, но без прибавок было изложено то, что касалось его отношений к матросам, то есть, что он никогда не ругал их и говорил с ними о их домашних делах во внеслужебное время.
— Я дал еще показание, что ни в какой партии не состою и политикой не занимаюсь, — сказал Калугин, возвращая листок.
— Разве я этого не записал?.. Ну что ж, хорошо, добавим, — отозвался на его слова следователь с беспечным уже теперь видом и действительно тут же добавил.
Калугин просмотрел еще раз все сначала и подписал.
— Надеюсь, что теперь я свободен? — спросил он, подымаясь со стула.
— Да-а, — протянул следователь, — пока не явится необходимость вызвать вас снова.
Калугин тут же вышел из камеры, позаботившись только о том, чтобы как-нибудь нечаянно не кивнуть ему головой на прощанье.
В общем приподнятом состоянии вернулся к себе Калугин. Ему сказали, что без него были у него художник с женой и просили передать, что зайдут попозже, чтобы вместе ехать в больницу.
Хозяйка квартиры, болезненная, но соблюдавшая важный тон вдова полковника, получавшая пенсию, старуха с волосами седыми, но завитыми в букли весьма прихотливого вида, зашла даже к нему и как раз в то время, когда он хотел расположиться на диване, отдохнуть от следователя.
Она была обеспокоена: шутка ли, к следователю вызывается ее жилец! Не он ли взорвал «Императрицу Марию»? Подслеповатые глаза ее старались проникнуть в самую глубину души таинственного и, пожалуй, даже очень опасного человека, каким стал теперь для нее прапорщик флота Калугин.
Калугин чувствовал это, да и нельзя было не почувствовать: хозяйка уселась близко к нему, окружила его облаком каких-то сильных, хотя и не особенно приятных духов, вытянула из кружев желтую, сморщенную, жилистую шею, обратилась вся в такое внимание, что забыла даже стеретъ излишек пудры с пористого, как будто даже и неживого лица.
— И о чем же он вас допрашивал, Михаил Петрович? — любопытствовала она.
— Да ведь событие, разумеется, чрезвычайной важности: погиб в своей собственной бухте дредноут! — объяснил Калугин. — Тут не одного, а двадцать следователей назначишь, чтобы выяснить, почему погиб… Всем нам, оставшимся случайно в живых, очень хочется это узнать.
— А разве так уж никто и не знает? — И старуха даже попыталась подмигнуть, что почти развеселило Калугина.
— В том-то и дело, что история эта не так проста, — сказал он. — А наш командир Кузнецов высказывал даже мнение, не виноват ли в этом взрыве разложившийся бездымный порох.