Неоднократно он говаривал: «Слышу я от многих: для чего я оставил епархию и пошел в келлию? Вот причина моего уединения: первое, слабость моего здоровья не позволяла мне управлять епархиею; второе, епископский омофор, который на плечах своих носят епископы, очень тяжел: я ни поднять, ни носить не могу оного; к тому же я и сил не имею таких: пусть сильные носят. Вот и причина моего уединения».
Сей великий житием и добродетелями украшенный муж Преосвященный Тихон преставился в вечный покой 1783 года августа 13-го дня.
Я же написал сие не для других, но собственно для себя, чтобы памятовать мне его трудолюбное и богоугодное житие и самому таковым же подвигом достигать вечного блаженства. Аминь.
Святитель Тихон просил Господа Бога об извещении кончины своей жизни, и был к нему глас таковой: «Конец твоей жизни будет в день недельный» [71]. Святитель Тихон скончался действительно в день недельный, воскресный: 13 августа 1783 г., о чем он келейно, за тайну, открывал некоторому человеку, своему любимцу.
Тело усопшего святителя, по особому келейному его завещанию, одето было в издавна заготовленные им самим черный крашенинный [72] подрясник и рясу; опоясано поясом, сделанным из черной кожи, с медными бляхами, коим он и всегда в животе [73] своем опоясывался; поверх сего малое архиерейское облачение, епитрахиль ветхая, мантия, панагия, омофор и на главе камилавка с клобуком. Все сие было его собственное, также и гроб заготовлен был им до кончины его за четыре или за пять годов; обит оный был черною фланелью, и на верху дски [74], покрывающей тот гроб, крест, сделанный из белой тесьмы нитяной. На сей гроб, лежавший в чулане близ задней спальни (о чем, как и о одеждах тех крашенинных, никто не сведущ был, кроме одного ближайшего его келейного), повседневно смотря почасту, с немалыми чувствами оплакивал он падение первого человека и всего рода человеческого, воображая человека яко тварь разумную, и нередко служившим при нем в нравоучение говорил: «До чего довел себя человек, что аки [75] со скотом равно в землю зарывается, будучи сотворен от Бога беспорочным и бессмертным». По таковом воображении, с плачем и рыданием и воплем крепким отходил он в уединенную келлью, и слышен был глас его, аки глас плачущих по умершем; углубится потом в размышление о двоякой вечности, счастливой и несчастливой, сидя более на кровати. Так бывало, что когда келейник, которому от него не всегда позволено было к нему вход иметь, взойдет к нему, то от углубления того Преосвященный как бы вовсе не видит и не слышит вошедшего; сидит и правою рукою держит за лоб и аки сквозь сон чувствует, что вошли к нему, – о чем уже после, под сомнением будучи, призвавши того келейника, спрашивал: «Не приходил ли кто ко мне в такое-то время?» О завещании своем касательно облачения, за несколько времени до своей кончины, рассудил он изъяснить епархиальному епископу Тихону III, который, хотя наблюсти