Он откинул простыню. Только что зашитый разрез был сделан на месте старого трансплантационного шва. Внешне грудь Палмера являла собой живописное зрелище: безобразный узор бугристых шрамов. Внутренности же его торса можно было сравнить с хлебной корзинкой, набитой затвердевшими ломтями чахнущих органов. Хирург так и сказал ему: «Боюсь, ваше тело, господин Палмер, уже не способно воспринимать новые ткани или трансплантаты. Это конец».
Палмер улыбнулся. Его тело было ульем, содержащим органы других людей, и в этом смысле он не так уж отличался от Владыки, который воплощал собой улей немертвых душ.
— Спасибо, доктор. Я понимаю. — Голос Палмера был все еще хриплым после интубационной трубки. — В сущности, я полагаю, вам уже пора подвести черту под своей хирургией. Я знаю, вас тревожит, что Американская медицинская ассоциация может заинтересоваться нашими процедурами отбора органов для трансплантации. Этим своим заявлением я освобождаю вас от дальнейших обязательств. Гонорар, который вы получите за проведенную операцию, будет последним. Мне больше не потребуются медицинские вмешательства. Никогда в жизни.
В глазах хирурга застыла нерешительность. Элдрич Палмер, человек, который почти все свои долгие годы провел в болезнях, обладал сверхъестественной волей к жизни: это был дикий, не от мира сего инстинкт выживания — ничего подобного хирург не встречал в своей практике. Неужели Палмер решил наконец уступить неумолимой судьбе?
Не важно. Хирург почувствовал огромное облегчение, и душа его исполнилась благодарности. Он давно уже планировал уйти на пенсию, и теперь к этому все было готово. Какое блаженство — быть свободным от каких бы то ни было обязательств в это смутное, беспокойное время! Он только надеялся, что самолеты в Гондурас все еще летали. А когда это здание сожгут дотла, пожар не повлечет за собой расследования, — вокруг и так хватало беспорядков.
Доктор проглотил свою отставку с вежливой улыбкой на лице и удалился под стальным взором господина Фицуи-льяма.
Палмер дал отдых глазам и позволил мыслям вернуться к тому моменту, когда Владыка, по вине старого дурака Се-тракяна, попал под удар солнечных лучей. В сложившейся ситуации Палмера интересовало только одно: что это все означало для него самого? — иных точек зрения он не признавал.
Случившееся только ускоряло ход событий, а это, в свою очередь, лишь приближало его собственное избавление от страданий.
Так или иначе, но дни Палмера были уже сочтены.
Сетракян. Насколько горьким было для него поражение? Или это больше походило на вкус пепла во рту?