— Не смей выуживать меня! Я не позволю! — негодующе крикнула девочка, но ее гнев только поощрил молодого человека, и он рассмеялся.
— Ого! Неужели твоя вражда ко мне так велика, что ты предпочитаешь утонуть? Упрямица! Ты все еще не забыла мне того, что я тогда поцеловал тебя!
Эльза ничего не ответила и только посмотрела на него враждебно заблестевшими синими глазами.
Рейнгарду доставляло какое-то особенное удовольствие смотреть в эти негодующие детские глаза, и он, не отрываясь от них, снова заговорил:
— Итак, ты уезжаешь?
— Да, к дедушке, в Кронсберг.
— В Кронсберг! — повторил Эрвальд, причем его лицо омрачилось, а в тоне послышался гнев.
— Там очень хорошо, говорит дядя Зоннек, — продолжала Эльза. — Ты был там?
— Да! — сказал Рейнгард коротко и сухо.
— О! Так расскажи же мне! — Любопытство взяло верх над антипатией. Эльза подошла к Эрвальду и, так как он продолжал молчать, стала нетерпеливо приставать: — Рассказывай же! Там красиво? Так же, как здесь?
Рейнгард встал, медленно провел рукой по лбу и, окинув взором залитый солнцем ландшафт, произнес:
— Там иначе, Эльза, совсем иначе! Там высокие горы, гораздо выше здешних; они подымаются к самому небу, и на их вершинах лежат лед и снег. А вокруг большие леса, темные ели, которые качаются, шелестят и шепчутся. С гор, пенясь и шумя, бегут потоки, по скалам ползут облака; когда над снежными вершинами и над долинами проносится буря, тогда приходит весна.
Он говорил вполголоса, мечтательным тоном, скорее с самим собой, чем с девочкой, и от его слов веяло тоской.
Его описание, понятое лишь наполовину, пробудило фантазию Эльзы; быть может, в ее головке дремало смутное воспоминание о стране, в которой она родилась и о которой, вероятно, рассказывал ей отец. Она слушала с напряженным вниманием, а затем оживленно спросила:
— И там живет мой дедушка? Ты тоже туда поедешь?
— Нет… никогда! Я ненавижу те места! — вдруг бурно, гневно, сквозь зубы вырвалось у Рейнгарда, причем его лицо стало мрачнее тучи, а глаза вспыхнули грозным огнем.
Эта вспышка испугала бы всякого другого ребенка, но маленькая Эльза не походила на остальных детей. До сих пор она питала к молодому человеку полнейшую антипатию, теперь же как будто почувствовала к нему расположение. Она подошла совсем близко и с интересом спросила:
— Тебя там обидели?
— Да, очень обидели, — резко ответил Рейнгард. — Впрочем, и я их обидел!
— И ты плакал? — с состраданием спросил детский голосок.
Эрвальд громко расхохотался, но резко, саркастически.
— Плакал? Нет, крошка Эльза, в таких случаях не плачут, а стискивают зубы и бьют направо и налево, все равно, куда попало, прокладывают себе дорогу и уходят навсегда.