— На сей раз приступ серьезнее, чем предыдущий, — тихо сказал Гарольд. — Все не так уж радужно.
— Вы можете прооперировать его?
— Не теперь. Он слишком слаб. Надо подождать, пока состояние стабилизируется. Потом, если он согласится…
Шунтирование сердца с каждым днем становилось все более обыденной операцией, однако никто не утверждал, что она не связана с риском. Четыре месяца назад, когда Гарольд предложил ее Гэсу, тот наотрез отказался.
— Как все случилось? — спросил Джон.
— Дульчи заметила, что окна у него светятся гораздо позже, чем обычно, и зашла проверить, в чем дело. Она и вызвала «скорую». Могло быть хуже. Мозг не пострадал от недостатка кислорода. Он и до сих пор функционирует. Просто Гэс очень и очень слаб.
— Он в сознании?
— То да, то нет.
Джон крепче сжал пальцы Лили.
— Можем мы войти?
— Едва ли это ему повредит. Он по натуре таков, что вы при всем желании не расстроите его сильнее, чем он сам.
Джон пошел вперед, но в дверях Лили остановилась. Джон понял, что ей тяжело видеть Гэса, а тем более сочувствовать ему.
— Наверное, мне лучше подождать здесь? — прошептала она.
— Думаю, это последний человек на земле, которого ты хотела бы видеть?
— Не в этом дело. Гэс сам не пожелал бы видеть меня. Ведь я напоминаю ему о Донни…
Вполне возможно. Однако Джон хотел, чтобы Лили была рядом. При мысли о Гэсе он ощущал жуткую внутреннюю пустоту. И это пугало его. Прежде с ним такого не случалось.
— Пойдем вместе, а? Пожалуйста, — попросил он, и Лили согласилась. Достоинства и доброты у нее было куда больше, чем у любого из его сородичей. Уж это точно.
Джон со страхом приблизился к кровати отца. Лили остановилась чуть-чуть позади, хотя он не выпустил ее руку.
— Гэс? — тихонько позвал Джон.
Старик не ответил. Веки его даже не дрогнули.
— Отец, это Джон. Ты слышишь меня? — Гэс не выказывал никаких признаков сознания, и Джон обратился к Лили: — Я всегда навещаю его по средам. А сегодня не поехал. Решил отложить на завтра… Я должен был к нему поехать. Должен. — Джон всхлипнул. — То-то и оно. Все мои отношения с Гэсом — в этих двух словах. Сорок три года сплошных «должен был».
Лили погладила его по руке, Джон немного успокоился и всмотрелся в лицо отца. На нем застыло выражение желчности, как будто то, что глодало его душу, сидело в старике слишком глубоко, не покидая даже дремлющего сознания.
— Никак не пойму, — тихо промолвил Джон.
— Чего именно? — спросила Лили.
— Эта злость… У него такое хмурое лицо. Я всегда думал, что это из-за меня. Знаешь, я ведь помню только один случай за всю свою жизнь, когда он улыбнулся, одобрив мой поступок.