На сей раз птицы начали диалог. Одна взрослая гагара подзывала к себе другую, находившуюся от нее на значительном расстоянии. Но, даже сблизившись до десяти футов, они продолжали свою беседу, почти не открывая клювов и лишь надувая вытянутые шеи, чтобы обменяться «репликами».
По коже Джона побежали мурашки. Вот для чего он вернулся на озеро. Вот почему, прокляв и покинув Нью-Хэмпшир пятнадцатилетним юнцом, в сорок вернулся сюда. Одни считали, что Джон решился на это ради работы, другие — что ради отца, но истинной причиной его возвращения были птицы. Они символизировали для Джона нечто первозданно-дикое, но простое, откровенное и надежное.
Гагара охотится, чистит перья и продолжает род. Это простое и естественное существование, чуждое притворству, амбициям и жестокости. Эта птица нападает на других лишь тогда, когда ее жизни что-то угрожает. Джон видел во всем этом удивительную гармонию природы.
Вот почему он задержался, хотя и знал, что ему пора. Был понедельник, а к полудню в среду «Лейк ньюс» должна быть в типографии. Как правило, Джон собирал материалы от штатных корреспондентов, представлявших каждый из окрестных городков. Предполагая, что в соответствующих ящиках лежат статьи, обещанные местными «охотниками за информацией» (так он называл их), Джон мысленно готовился к чтению и редактированию, когда под беглый перестук компьютерных клавиш кусочки текста то вырезаются, то вставляются на новые места. Но если б этих статей и не оказалось, он сам обзвонил бы Лейк-Генри и четыре соседних городка, в которых распространялась его газета, собрал информацию по телефону и написал все сам. Если и тогда останется пустое место, его всегда можно будет занять очередным продолжением повести, дописав немного больше.
«Это еще не книга, — говорил себе Джон. — Книга должна быть самобытной». Его блокноты полны разных идей, папки распухли от анекдотов, собранных после возвращения в город, но ничто не могло заставить Джона поторопиться. Во всяком случае, когда речь шла о книге. Он спешил, если дело касалось «Лейк ньюс», да и то лишь между полуднем вторника и полуднем среды. Джон вообще любил оставлять все на последний момент. Так ему лучше писалось. Он обожал суматоху, царившую в бостонской редакции в те часы, когда в ней кипела бурная деятельность, и было шумно, и получал некое извращенное удовольствие, заставляя нервничать главного редактора.
Впрочем, теперь Джон сам был главным редактором. Равно как и выпускающим, а заодно фотографом, журналистом и ответственным секретарем. Да уж, «Лейк ньюс» — не «Бостон пост». Ни малейшего сходства. И это порой беспокоило Джона.