— Прекратите, а то я тоже буду драться!
Он двинул мне кулаком по губам. Нос и рот мои были залиты кровью. Я терпел удары, шатался и совсем забыл, что я тоже не из слабых. Видя драку, Розена кинулась на кухню. Но тотчас вернулась, зажав в руке длинный кухонный нож. Отец Маллиген повернулся к ней. Не выпуская своего оружия, она попятилась и сбросила одеяло, которое успела набросить на себя, когда летела в кухню. Теперь она была абсолютно голая, с ножом в руке, и зверски-пристально глядела туда, где находилась совершенно точная, конкретная часть стариковского дела. Старик увидел по глазам Розены, что она исполнена решимости полоснуть по этой части. А дальше случилось необъяснимое.
— Спустите штаны, — тихо приказала Розена.
Старик, как автомат, зачарованный, подчиненный, расстегнул ремень. Штаны свалились, обнаружив жилистые, покрытые рыжими волосами ноги.
— Трусы тоже, — тем же ровным и приказным голосом произнесла Розена.
Он послушался, и выставился его член, раздувшийся, задиристый, вроде петуха, напрягшегося, чтобы вот-вот прокукарекать об опасности. Розена сделала шаг к нему, широко взмахнула ножом и успела-таки поранить заветное место. Я кинулся к ней, выволок из комнаты и отнял нож. Потом устремился на помощь к нему. Он согнулся пополам, одной рукой вытягивая вату из аптечки, а другой пытаясь остановить кровь из раны, одновременно жуткой и гнусной.
— Мне не нужна ваша помощь, — простонал он. — Убирайтесь вместе с ней. Вот отсюда, мерзкая пара блудников!
Мы быстро оделись, собрали свои вещички, увязав их в один тюк. Со слезами на глазах мы отправились в путь, когда уже поднялся светоносный и животворящий день.
В середине сентября у одной моей знакомой медсестры из главной городской больницы я попытался узнать, что же сталось с отцом Джеймсом Маллигеном. Она рассказала, что с ним произошел несчастный случай в Ламарке, где он, как и каждый год, проводил лето. Какая-то норовистая лошадь ударила его копытом и угодила прямо в пах. Теперь он поправляется. И к случаю этому относится спокойно, по-философски.
Приехав в Рио-де-Жанейро, Илона Кошут проводила почти все вечера с Маргаритой и мной. Мы все вместе ходили в кино, рестораны, кабаре и на футбол. Телевизор смотрели редко. А если оставались дома, в квартире квартала Ипанема, то лишь затем, чтобы поболтать. По правде сказать, беседовали между собой только обе женщины. Илона разговаривала на двух незнакомых мне языках — шведском и венгерском. Ее родители жили в Будапеште и эмигрировали в Швецию перед второй мировой войной. А французские родители Маргариты тоже происходили из Швеции.