Цин-Тецин, мой безумный зверь!
Царь речной,
Мой безумный Цин!
Ласка недр,
Мой безумный Цин!
Боль моя,
Мой безумный Цин!
Жизнь моя,
Мой безумный Цин!
Кровь моя,
Мой безумный Цин!
Бедный мой,
Мой безумный Цин!
Цин-Тецин, мой безумный зверь,
Цин-Тецин, мой безумный зверь!
Вся несчастная семья Ловены затаилась в роще и созерцала эту сцену. Мелодичный голос девушки был исполнен такой безысходности, что никто не был в силах выдать свое присутствие ни словом, ни жестом. Мать, братья, дяди, тети, бабушка оцепенели и были неподвижнее кустов, за которыми скрывались. Ловена самозабвенно оплакивала злосчастную судьбу своего возлюбленного, устремив взгляд на речную гладь, в которой отражалось равнодушное небо. Потом она неслышно скользнула в реку, не прерывая песни. Она уже скрылась под водой, а голос все еще звенел. Некоторые люди и по сию пору слышат его по вечерам. Справедливо ли, нет ли, но такие люди верят, что существуют нерушимые родственные узы между камнями, деревьями, рыбами и человеческими существами.
Лодрен поведал нам еще несколько вещичек из гаитянского эпоса, но история с Цин и Ловеной взволновала нас больше всего. Когда мы насытились сказками, тетушка Изабелла попрощалась с Лодреном:
— Уже поздно. Пора спать. Спасибо, Лодрен, за ваши восхитительные истории.
— Спокойной ночи всем, — ответил тот.
— Спокойной ночи, куманек.
Песнь третья
Иза первая вошла в спальню. Когда я двинулся туда же, она была в одной сорочке. Я стал раздеваться — медленно и так тяжело, будто снимал доспехи рыцарские. Когда тетушка заслонила лампу, направляясь к кровати, свет столь ясно очертил ее интимные формы, что у меня дыхание перехватило. Я стоял в пижаме в углу комнаты, ожидая… Чего я ожидал?
— Открой окно, гаси свет и ложись, — приказала она.
Так я и сделал. Простыни были свежие и пахли хорошо. Мне было, однако, жарко, воздуха не хватало.
— Спокойной ночи, дорогой.
— Спокойной ночи, тетя Иза.
Она тотчас уснула. Мне же это не удавалось. Постепенно глаза привыкли к темноте, и стали видны очертания предметов. За окном вздрагивали ветви деревьев, неверным светом мерцал кусок звездного неба. Как жаль, что я родился не звездой, не деревом, не рыбой или еще кем-нибудь, а трусливым животным, способным лишь недвижно лежать рядом с повернувшейся ко мне спиной королевой. Ее тело как бы переходило в мое. Ее кровь фантастическим образом переливалась в мои жилы. Наполненный, напоенный ею, я наконец погрузился в глубокий сон. Проснулся я от свежего ночного ветра с моря и повернулся на другой бок, чтобы согреться.