Солово, прекрасно знавший, кто стоит перед ним, хотя и не встречал прежде этого человека, ощутил облегчение оттого, что при развязке драмы, в одном шаге от челнока Харона, он еще не сделался полностью предсказуемой марионеткой.
– Нетрудно заметить, - проговорил он вежливо, - что я собрался в дорогу, и если вы пришли с новой работой, то запоздали.
Пришедший воздел руки, выражая ужас перед возможностью подобного непонимания. Рукава его сутаны упали, открывая удивленным глазам адмирала бледную плоть северных варваров.
– Нет, о Господи! - Как и прежде, итальянская речь гостя оставалась безупречной. - Я вовсе не желаю смутить вас, допуская, что вы еще можете быть полезны для нас.
– Тем лучше, - ответил Солово, поворачиваясь к ванне. - Дни моих деяний окончены.
– Как и должно быть. Вы и без того столько совершили на нашей службе, что даже наши господа едва ли вправе рассчитывать на большее.
– Ваши господа, - поправил адмирал. - Я-то всегда был только рабочей силой, простым наемником и не хотел ничего иного.
Гость явно был не согласен, однако спрятал тень недовольства в синеве недобрых глаз.
– Уж в этот день нам незачем ссориться, - проговорил он, - непригоже расставаться во взаимных попреках. Мое начальство не простит мне подобной бестактности.
– Мягкосердечие никогда не значилось среди их основных привычек, деловитым тоном произнес Солово.
– Да, - согласился гость. - Впрочем, и ваших тоже, если судить по тому, что я прочел о вас.
Не обращая внимания на выпад, Солово пожал плечами.
– Я вижу, собственная нагота не смущает вас. И это тоже происходит от вашего восхищения римско-эллинской культурой - вместе со стоицизмом и… со всем прочим?
[Стоицизм - древняя философия, утверждавшая, что жизнь следует провести в соответствии со вселяющим трепет порядком, установленным в природе; делает упор на сдержанность, самоограничение и добродетель, понимая их как обязанность и награду. В римском контексте и в настоящее время связана с известной суровостью нравов и так называемыми "республиканскими добродетелями". Ее притягательность проявляется в возможности рационального упорядочения жизни и бегства от бесцельных бурь, свойственных человеческой природе. "… Там, где добродетель начинает терять центральное место, немедленно возникает стоическая манера мышления и действий. Стоицизм остается одним из постоянных вариантов морали в культурах Запада" (Аластер Макинтайр. За добродетелью, 1981). С другой стороны, великий классицист профессор Ю.Гриффитс грубо отмахивается от этого учения, называя его "щитом отчаявшихся, подарочной оберткой для стремления к смерти".]