Все молчат, некоторые даже уткнули глаза в крышу. Бенджамин открывает рот, собираясь что-то сказать – или, вероятнее всего, проорать, – но Франциско кладет руку ему на плечо. А затем смотрит мне в глаза:
– Мы знаем, что они пришлют вертолет, Рик. Тпру!
Что-то не так. Что-то здесь даже отдаленно не так. Я оглядываю лица остальных, и, когда мой взгляд утыкается в Бенджамина, тот больше не может себя сдерживать.
– Ты что, козел вонючий, не врубаешься?! – орет он на грани истеричного смеха. Господи, как же он меня ненавидит! – Мы сделали это! – Он даже начинает подпрыгивать на месте, и я замечаю, что у него из носа капает кровь. – Мы сделали это, и твое предательство оказалось бесполезным.
Я смотрю на Франциско.
– Они звонили нам, Рик. – Голос у него все такой же тихий и отдаленный. – Десять минут назад.
– И что?
Пока Франциско говорит, остальные не сводят с меня глаз.
– Они пришлют вертолет. Чтобы переправить нас в аэропорт. – У него вырывается вздох, и плечи его чуть опускаются. – Мы победили.
«Твою мать!» – думаю я про себя.
И вот мы стоим посреди пустыни из песка и асфальта, с пальмами вместо кондиционеров, в ожидании жизни или смерти. Места под солнцем или места во мраке.
Я должен заговорить. Пару попыток я уже предпринял, но получил в ответ лишь бессвязный и совершенно идиотский пересуд между собратьями по оружию насчет того, чтобы скинуть меня с крыши. Пришлось попридержать язык. Однако теперь солнце просто идеальное. Господь протянул свою длань, поставил солнце на метку и роется в сумке в поисках подходящей клюшки. Лучшего момента быть не может – пора сказать слово.
– И что же дальше? – спрашиваю я.
Никто мне не отвечает. По одной простой причине: никто просто не может. Мы все знаем, чего хотим, разумеется, но одного хотения уже недостаточно. Мрачная тень пролегла между намерением и реальностью. Ну и все такое. Я ловлю на себе взгляды. Впитываю их.
– Мы что, так и будем торчать здесь?
– Заткнись, – огрызается Бенджамин.
Я игнорирую его. По-другому никак нельзя.
– Будем стоять и ждать здесь, на крыше, пока не прилетит вертолет? Так они вам сказали? (По-прежнему без комментариев.) Кстати, они случайно не уточняли – может, надо встать в шеренгу и начертить вокруг каждого ярко-оранжевый круг? (Молчание.) То есть я просто прикидываю, как бы еще облегчить им задачу.
Большую часть своего монолога я адресую Бернарду. Я чувствую, что он единственный, кто еще колеблется. Остальные ухватились за соломинку. Они возбуждены, они полны надежд, они поглощены мыслями о том, удастся ли сесть у окошка и останется ли время на «дьюти-фри». Но Бернард, как и я, то и дело поворачивается к солнцу и щурится; возможно, он тоже думает, что сейчас самое подходящее время для атаки. Момент просто идеальный, и на крыше Бернард чувствует свою незащищенность.