Шура подошла к двери и прислушалась. Внутри стояла тишина и холодный влажный сумрак. Она осторожно открыла дверь. Дневной свет хлынул внутрь сарая на пол, выложенный из серого тесаного камня, на ряды ящиков, на инструменты, разложенные на полках, на садовую тачку и корзину для сбора листвы. В Прудках в таких корзинах носили сено. Корзина оказалась не там, где Шура оставила ее несколько дней тому назад. Она взяла садовую пилу и топор. Пила висела у двери. Неподалеку от входа в деревянной колоде торчал и топор. В глубину сарая она бы не пошла. Когда выходила, прикрывая за собою зверь, ее охватил мгновенный страх, что она даже вскрикнула и торопливо накинула на пробой кованую массивную накладку. Мгновенно вспомнилась косая угловатая тень крадущегося человека, которую она видела ночью во время налета. Или ей все примерещилось…
Работа ее немного успокоила.
Из центра города тянуло гарью. Оттуда по Domstrase на грузовиках возили обгоревшие бревна и щебень. Там разбирали завалы. Солдаты с лопатами прошли туда торопливым молчаливым строем. Они чеканили шаг, но в этот раз шли с серыми, угрюмыми лицами. Даже командир их выглядел не таким строгим, как всегда, устало смотрел под ноги и ни разу не взглянул, как маршируют его солдаты. Должно быть, для солдат это была вторая смена после бессонной ночи.
Напилив охапку кругляшей, Шура отнесла их к сараю. Сложила под навес. Тихонько подкралась к двери и прислушалась. Теперь ей было не так страшно. Кто мог ночью ходить по их дворику? Кого искали вахманы и полицейский?
Шура взяла в правую руку топор, левой откинула массивную кованую накладку и шагнула в сумрак сарая. Здесь царил запах старых вещей. Никто его не нарушал годами. И годами он накапливался и густел, как в бабушкином сундуке. И все здесь уже принадлежало ему. Шура тихо спросила:
– Кто здесь?
Она спросила по-русски.
– Я, – ответил сумрак мужским голосом. И тоже по-русски.
– Кто ты?
– Меня зовут Иван.
– Иван?
– Да, Иван. Я бежал из лагеря.
Она прикрыла за собой дверь и села на колоду, потому что почувствовала мгновенную усталость и дрожь в коленках. Топор выпал из ее руки.
– Ты русская? – с надеждой спросил ее сумрак, который стал теперь еще гуще.
Шура кивнула.
– Не выдавай меня. Я скоро уйду.
Сумрак говорил по-русски, и она его не боялась.
– Будь я маршалом, – сказал, задумчиво наблюдая за дорогой нештатный минометчик Седьмой роты Сидор Сороковетов, – приказал бы сейчас распушить из орудий вон те окопы возле поворота. Пока они там не освоились. А, Кондрат?
– Что, Сидор, надоело мины по снегу таскать?