Она знала, что старший лейтенант Воронцов не бросит ее.
– Значит, он жив? – переспросила она.
– Жив! Жив! – Боец снова оглянулся и сказал: – И я вот, выходит, жив. А Степина убило. Ивакина, Кускова, Громова тоже. Всех троих – одним снарядом. Сколько ж там народу побило! – И, спохватившись, вытянулся перед Веретеницыной и вскинул грязную ладонь к обрезу каски:
– Гвардии рядовой первого стрелкового взвода Колобаев! Прибыл в ваше распоряжение!
Ездовые не возвращались. Прибыло двое саней санитарной роты. Старший лейтенант Игнатова и санитары быстро погрузили на них раненых. Веретеницына успела подтащить двоих своих, одного положила на свободное место, а другого свалила прямо на раненых, когда сани уже двинулись и ездовой начал выворачивать на проселок.
– Что же вы делаете! – услышала Веретеницына возмущенный голос начальника санроты.
– Я делаю то, что должна делать, – не оборачиваясь, сказала Веретеницына и зашагала в ельник, где лежали остальные.
Снег повалил еще сильнее. Даже звуки боя, доносившиеся со стороны большака, стали глуше, тише и как будто отдалились.
Они взваливали раненых на березовые волокуши, связанные поперек ремнями, и утаскивали их в ельник, подальше от проселка, от сторожки. Раненых было четверо. На санях места им не хватило. Если бы вернулся хотя бы один из санитаров, Веретеницына смогла бы отправить последних. Двоих она уже отправила. А этих четверых как-нибудь, друг на дружку, вместили бы на одни сани. Но никто из ее санитаров не возвращался. И ждать их было уже бессмысленно и опасно.
Волокуши, сделанные из молоденьких берез, были легкими, гибкими, удобными. Справляться с ними можно было и в одиночку. Снег не особенно налипал на них. И они с Колобаевым быстро перетащили раненых в глубину ельника. Потом Колобаев куда-то исчез. Вскоре появился. Сказал:
– Старшина, там впереди – овраг. Давай – туда. Там безопасней.
А позади вдоль проселка и вокруг сторожки уже рвались снаряды.
Веретеницына перекинула через плечо мокрый ремень лямки и потащила волокушу дальше. Впереди покачивалась широкая спина Колобаева, его каска, замотанная куском белой материи. Воронцов прислал ей надежного солдата, с беспокойством за судьбу ротного подумала о нем.
Что толкало ее к нему, к старшему лейтенанту Воронцову, она и сама не понимала. Может, просто та самая бабья тоска по мужчине, который, хотя бы изредка, но бывал бы рядом. Может, попытка погасить отчаяние, которое не отпускало ее после гибели Сливко. А может, война. Которая все спишет. Но скорее всего, и то, и другое, и третье. И то, что Воронцов прислал ей такого расторопного солдата, наполняло ее чувством, которое было больше, чем благодарность.