Петров после Чаусов не расставался с трофейным «МР40». Невысокого роста, с бычьей шеей и покатыми плечами штангиста, он всегда, даже выслушивая приказание, переступал с ноги на ногу, шевелил плечами и кулаками, при этом все дальше под мышку загоняя немецкий автомат, словно пряча неуставное оружие от глаз начальства. Слушал внимательно, сомкнув тонкие губы, и почти никогда не уточнял и не переспрашивал. Он знал, что это сделают другие взводные, так что себе оставлял обязанность внимательно и терпеливо слушать все, что скажет начальство. В бою совершенно преображался. В цепи шел рядом со своими бойцами. Мог в любой момент лечь за пулемет, за бронебойку. Когда выходили на Мстиславль и рота неожиданно выскочила на дот с двумя пулеметами, он сам пополз с гранатами к доту. Вызвались трое. Дополз он один. Забросил связку в бойницу и потом, лежа возле входа, из «ТТ» добивал раненых пулеметчиков, которые, оглушенные и обожженные, выползали из своего укрытия. Там и подобрал автомат. За взорванный дот через неделю после выхода получил медаль «За отвагу», хотя комбат, вручая медаль, с недоумением признался, что представление подавал на орден Красной Звезды. В вышестоящих штабах, как всегда, пайку для окопников урезали. Хорошо хоть медаль дошла. Потому и обмывали ее всем батальоном.
Младший лейтенант Одинцов прибыл на фронт после ускоренных курсов «смертников». Одно дело армейские курсы младших лейтенантов, где офицерские звания получали солдаты, сержанты и старшины, уже порядком повоевавшие, иногда прибывшие из госпиталей, как правило, бывшие командиры отделений и расчетов. Для них возвращение на передовую было возвращением в привычную обстановку, в обстоятельства, в которых они прекрасно ориентировались, заранее зная, что к чему. А эти, вчерашние школьники двадцать третьего и двадцать четвертого года рождения, действительно были смертниками. Но Одинцов пережил первые бои и теперь, побывав и в окружении, и под бомбежкой, и водивший взвод в атаку, считался в роте человеком своим, бывалым. До лейтенантских курсов он окончил два курса педагогического техникума в Калуге. Дома, в деревне на Оке под Калугой, у него осталась семья: жена и дочь.
– Когда ж ты успел, Андрюха? – сказал ему однажды Петров. – Я вот постарше тебя, а еще неженатый!
– Мы вместе учились, – коротко пояснил Одинцов и больше к этой теме никого не допускал. Даже о письмах от жены никому не говорил. Молча прочитывал и прятал в полевую сумку.
Одинцов сразу понял, кто в роте хозяин. Внимательно выслушивал Воронцова. Если было что-то неясно, переспрашивал, уточнял до деталей. И потом, после разговора с ротным, советовался с Численко. Его не уязвляло, что он, офицер, пытает ума у сержанта и всего лишь исполняющего обязанности командира второго взвода. Может, потому, что не до конца чувствовал себя военным, тем более офицером, и будущее свое со службой в армии не связывал. Мечтал после войны поступить в университет на географический факультет. Но форму носил так, как будто надел ее лет пять назад. По утрам взводный-3 раздевался до пояса и обтирался снегом. В любую погоду. До войны занимался спортом, имел разряд по лыжам, бегу и стрельбе из малокалиберной винтовки.