Что-то неведомое во мне словно резко рвануло канат колокола.
Граф кивнул на меня и сказал сыну:
— Это твой друг Ганс.
Петер спросил:
— Что ты тут делаешь?
Я, копая, не глядя на него:
— Яму.
— Зачем? — спросил Петер.
Я выбился из сил и ничего не ответил.
— Какой в этом толк?
— Здесь будет фонтан.
Я лгал, понимая, что врежу́ себе и своей замечательной яме.
— Ты начертил план? — допытывался Петер. Я медленно поднял на него взгляд.
У него был большой рот, зубы неровно и широко расставлены. (Мне потом сказали, что это физиогномический признак богатства.) Тем не менее он носил на зубах приспособление из золотого кольца и резиновой ленты, которое закрепляло выдававшуюся вперед челюсть.
На последний вопрос я мог не отвечать. Петер повернулся и пошел вслед за отцом.
Я остался наедине со своим созданием.
Слезы полились у меня из глаз. Впервые появление этой влаги было мне непонятно. Я успокоился, размышляя, откуда берутся слезы. Ведь эта соленая жидкость не могла содержаться в голове, и мне казалось, что поднимается она снизу, из груди, жар которой расплавлял иногда кусочек застывшей там глыбы боли.
Позже все мы стояли на террасе. Я бросил свою лопату и держался в середине толпы детей. Петер стоял перед маленьким столиком, на котором расположилось некое устройство. Перепутанные провода были слабо натянуты между двумя темными сосудами, наполненными коричневой жидкостью. Вся терраса заставлена всякими сложными аппаратами, непонятными игрушками, но мне не запомнилось ничего, кроме этого маленького сооружения.
Петер часто напускался с бранью на детей, которые оказывались поблизости. Его голос звучал иногда очень неприятно. Своему брату он отдавал распоряжения на английском со странным жестким произношением. Я был сонным эхом каждого его движения, вибрировал языком, изгибался, следуя его жестам, будто они висели на мне, как накинутая на плечи чужая одежда, которую натянул случайно, не открывая глаз. Петер возился со своими проводами.
Внезапно он спросил меня, хотя я стоял далеко от него:
— Ты в этом что-нибудь смыслишь?
— Да, — ответил я, взглянув на маленькое, размеренно жужжащее устройство.
— Вы это изучали?
— Да, — сказал я снова, на самом деле ничего не зная и ощущая во рту, словно каху[106], странный вкус этого «да».
— Тогда помоги мне. — Петер взял один сосуд в руку и нажал пестиком в глубину. Я подошел и положил всю ладонь на барабан. Я громко вскрикнул: ток был довольно сильным. Дети засмеялись, впервые наслаждаясь сладостью глумления. Петер, оставаясь совершенно серьезным, отключил батарейки и сказал тоненьким голоском: