(это он предвидит уже теперь) приступят к разрушению своих собственных тел, мы же хотим разрушать чужие тела, что дает более сильное удовлетворение.
— Кто это вдруг по своей воле примется разрушать собственное тело, которое у него одно-единственное? — спрашивает Ханс.
— Человек искусства наверняка станет уродовать себя, и так только и должно быть. Мне самому тоже часто хочется разорвать себя на клочки и клочки эти выкинуть.
«Я хочу лечь на Софи в целости и сохранности и войти в нее», — думает Ханс. Он хочет заняться с ней тем же, чем и с Анной, только гораздо лучше, потому что тогда ведь еще и любовь добавится.
Софи внимательно смотрит на Ханса. Райнер хочет, чтобы она на него, а не на Ханса, смотрела внимательно, и швыряет на пол только что принесенный стаканчик мороженого. Прежде чем он начинает топтать разноцветные шарики, потому что они ему пришлись не по вкусу, а деньги не имеют никакого значения, когда ты вне себя, Софи произносит:
— Ты что, рехнулся?
— Стоит тебе только пожелать, Софи, и я Хансу велю, чтобы он все это вылизал.
— Ты опять ведешь себя как дитя малое.
— Я те покажу сейчас, кто тут что вылижет, — реагирует Ханс.
Официантка в черно-белом одеянии, как гибкая ласка, снует между столиками, и недоросший высший слой обращается с ней на равных, причем черно-белое сливается в серое, потому что различие тонкое, и нужен наметанный глаз, чтобы воспринимать такие различия. Некоторые говорят с ней, как равные с равной, хотя у них есть вилла в двадцать комнат в презентабельном Хитцинге. Они приходят к ней со своими ничтожными горестями, главным образом школьными, которые она пытается разрешить. Любая профессия дает удовлетворение, если работать добросовестно, эта же — в особой степени, потому что здесь общаешься с людьми. А человеческий материал, с которым здесь сталкиваешься, неплох.
— И ты, Ханс, тоже запомни хорошенько, — все зависит от того, как, а вовсе не от того, что.
Райнер говорит, что планируемое убийство или нападение суть не сумасшествие, но вполне разумный вывод, когда ты вынужден влачить существование, материальная база которого ненадежна.
Ханс говорит, что все-таки это глупость, нельзя намеренно наносить раны окружающим.
Софи отвечает, что если она поняла правильно, то делать это можно, однако исключительно лишь ради самого акта насилия как такового.
— Ну, ладно, деньги, конечно, дело второстепенное. Убийство есть не что иное, как горстка приведенной в беспорядок материи, — считает Райнер.
Софи возражает что-то, и Ханс присоединяется к ней. Он говорит, что разделяет мнение Софи.