И все же, когда она смотрит на него, ее охватывает озноб, озноб, связанный с памятью о пережитом наслаждении. А если при одном воспоминании так трепещешь, то как же будет, когда все по-настоящему? «А что это был за крик, какой-то зверь голос подавал?» Нет, ликующие клики издавали резвящиеся туристы. Эгей! Эге-гей! Воплями своими они распугивают зверей, дебелые мужчины и женщины, добившиеся солидного положения в жизни, могущие себе позволить безо всякой надобности заниматься делом, не имеющим никакого смысла: карабкаться по горам и холмам. Софиенальпе, Шепфль, Затцберг. Одеты по-спортивному, чаще всего с деревенски-фольклорным колоритом Штирии. И все же все они — горожане, сельский колорит — лишь свидетельство изобилия, ведь жить в деревне им больше ни к чему, и бедность им давно уже не грозит. Тирольские шляпы и без этого весьма им к лицу.
Они расшвыривают вокруг себя объедки, разрушая естественно сложившуюся окружающую среду, которую они превращают в среду искусственную, что для Анны и Райнера проблемы не составляет, ведь где бы брат с сестрой ни были, они, как могут, распространяют вокруг искусственность. Их бледные, утомленные из-за бессонных ночей лица скрываются за дешевыми солнечными очками, никотинно-желтые Райнеровы пальцы тянутся к сигаретной пачке, чтобы устроить лесной пожар. Пронзительно кричат птицы. Сухие листья падают на землю. Издалека доносятся гудки поездов. Выходной день, одним словом.
Анна говорит о «Просветленной ночи» Шенберга.
Неподходящее место, неподходящее время.
— Ты говоришь о ночи при восхитительном свете дня, причем даже не о настоящей ночи, а о ночи, созданной музыкой, — удивленно улыбается Софи. Ханс все это время боксирует с тенью, инсценирует воображаемые борцовские схватки, гоняет в воображаемый футбол, он мыслит не дальше собственного носа или вытянутой вперед руки. Он без остатка погряз в настоящем времени, человек, живущий лишь сегодняшним днем. И киска в мешке для него означает не «сейчас», но «потом». Только не задумываться об этом. Он показывает, какими финтами обвести противника на футбольном поле, играя одновременно и за себя, и за противника, Софи, понятное дело, от него без ума, а как же иначе. Софи наслаждается солнцем и чистым воздухом, хотя ими-то она может наслаждаться каждый день по нескольку часов кряду, разъезжая верхом на лошади или двигаясь по корту. Чтобы чем-то наслаждаться, надо прежде всего знать чем. Близнецы чувствуют себя не совсем в своей тарелке. Легкие их хрипят, никакой физической формы, которой у Ханса хоть отбавляй. Слишком много алкоголя и курева, бахвалится Райнер и начинает было диспут о Камю, чтобы вновь оказаться в лучах умственного превосходства. Софи ищет прогалину, чтобы оказаться под лучами солнца и позагорать. Хансу хочется продемонстрировать Софи несколько захватов дзю-до, которые ему один друг показал. И вот они, заливаясь хохотом, катаются по траве, а в желудках Райнера и Анны разливается желчь. Анна спешит внушить себе, что как раз занята тем, что разучивает на фортепьяно сонату Берга, эту цель она давно перед собой поставила, и что теперь эта цель будет достигнута. От нее требуются неимоверные усилия, но она в конечном счете справится.