Я отчетливо вижу ее, окаменевшую возле телефона в застывшей позе.
Взгляд уставлен в одну точку, руки сжаты в замок руками на полных коленях.
Так она могла сидеть часами, когда ждала чего-то важного.
Сейчас важнее всего на свете для нее был мой звонок, и рассказ о том, чем завершилось общение с Касандрой.
Но я проявляю верх неблагодарности, причем окрашенной самыми черными красками, потому, что вовсе не собираюсь посвящать Мусю во все, что произошло со мной в прозрачной обители Кассандры.
И я отчего-то уверена, что, и она ни за что не сделает этого, какой бы Машенькой не была для нее Муся.
— Ну что? — голос Муси так переполнен чувствами, что даже вопрос звучит, не так банально, как мог бы, в любом другом случае — Спасибо тебе. Ты была права: она настоящая.
— Я это знаю давно. Что она сказала тебе? Или ты не можешь говорить?
Если она предупредила, не рассказывать, то не смей, не надо. — Бедная Муся!
Она не может даже представить себе, что я могу не захотеть рассказывать ей обо всем, без всякого на то заперта от Кассандры.
— Нет, ничего такого она мне не говорила — Тогда рассказывай! Я извелась в ожидании, я так переволновалась, что даже сердце прихватило. Но если хочешь, я сейчас возьму такси и приеду?
— Нет, что ты! Куда ехать, с больным сердцем? Да и нет необходимости. Я в полном порядке. Она мне здорово помогла. Даже на душе как-то светлее стало. — вдохновенно вру я. Прости, Господи, и ты, Муся, прости, но не могу я иначе. Слава Богу, она, по-моему, не улавливает фальши.
— Конечно! Наконец-то ты уверовала! Ведь сколько я тебе об этом толковала! Давно бы уже…. — Муся неожиданно спотыкается на полу — слове, не в состоянии сформулировать какого же результата давно добилась я, воспользуйся ее советами. И, вроде бы, даже смущается этого, словно нечаянно едва не сказала что-то бестактное. Не понято только — что? Другое дело: если бы Мусе было известно истинное состояние моих дел, тогда она не то что смутилась, а натуральным образом сгорела бы дотла. На секунду в душу мою заползает скользкая холодная змейка сомнения: уж не поделилась ли Кассандра своими наблюдениями и открытиями с добросердечной Машенькой? Но Муся уже преодолела невидимый порожек, и несколько взволнованно, но уверенно заканчивает фразу — обрела покой душевный. И прекратила метаться от прощения к проклятиям.
Змея быстро выскальзывает на волю, покидая мою душу.
Нет, не предавала меня Кассандра, даже благородной спасительнице моей — Мусе.
А замялась та потому, что с языка у нее в тот момент рвались слова, которые она, право слово! — давно должна была бы уже сказать мне, и наверняка томилась от собственной нерешительности.