Это странно, но до той поры, когда задушевная подруга с внутренней дрожью в голосе не произнесла ту самую классическую и банальную одновременно фразу, про «другую женщину», я была уверена, что мы с Егором будем жить долго, возможно, не всегда счастливо, но умрем, а вернее погибнем в автомобильной катастрофе, в один день. Как в сказке.
Это была странная, совершенно беспочвенная и немотивированная, но, тем не менее, очень прочно сидящая в моем сознании уверенность. И, в конце концов, я решила, что, видимо, так все и произойдет.
В принципе, это был не самый плохой исход.
Однако судьба готовила мне финал, куда более страшный, обидный, унизительный и несправедливый.
Говорить со мной по возвращении Егор не захотел.
Я все-таки позвонила ему, чтобы услышать в трубке то же, что прочитала на бумаге.
И те же чертики дразнились и корчили мне отвратительные рожи в напряженных длинных паузах, так же, как между строк проклятого письма.
— Зачем? — спросил он меня, когда я попросила о встрече и разговоре.
Большего, чем я написал, я не скажу. — Мы помолчали — Но неужели ты можешь, после всего, что было… — я не сумела закончить фразу, заплакав, унизительно и обидно — Как видишь, смог — поставил он точку, предваряя продолжение моего вопроса. И снова замолчал. Сквозь разделяющее нас расстояние я чувствовала, что более всего на свете ему хочется сейчас повесть трубку — Прости меня — выдавил он из себя наконец, но отчетливо различимая мною досадливая интонация, лучше всяких слов сказала, что он вовсе не считает себя виноватым. Я молчала, слезы мешали мне говорить и думать, а рыдать в трубку — было слишком уж унизительным. — Прощай. — Он наконец-то решил оборвать этот ни к чему не ведущий, тяжелый разговор. — Не звони мне, пожалуйста. — И он положил трубку.
Я тупо послушала некоторое время короткие гудки отбоя, бьющие прямо в ухо и почти физически ощутимые, поплакала еще немного и вдруг поняла, что последнюю фразу сказал не Егор. То есть у меня не было не малейшего повода сомневаться в том, что все время этого мучительного и постыдного для меня разговора, от начала и до конца моим собеседником был именно он.
Но последняя фраза просто не могла быть произнесена Егором. Потому что он, по крайней мере, тот Егор, с которым я прожила семь с половиной лет, должен, нет, обязан был быть абсолютно уверен, что я не стану ему звонить после всего, что было им написано и сказано.
Это было на сто процентов так и не иначе.
Так кто же беседовал со мной?
Подруга, сохранившаяся с прошлых времен, та самая, с внутренней дрожью в голосе, единственная, оказалась рядом со мной в эти дни, ибо Егор каким-то удивительным образом умудрился оторвать меня от моего прошлого, включая прошлые интересы, работу, квартиру и главное — многочисленных некогда настоящих, преданных друзей и просто приятелей.