Сердце щемило от жалости к себе и нежности к Егору, который оттуда из своего небытия простирает мне руку помощи.
Я даже не заметила, что плачу, однако, тихие слезы мои немедленно привлекли внимание Муси.
Тихо щелкнул выключатель, вспыхнула настольная лампа, в лучах которой рассеялся полумрак комнаты.
Муся, приподнявшись на локте, со своего дивана тревожно вглядывалась в меня.
— Что с тобой?
— Все нормально. Гаси свет. Давай смотреть дальше.
— Нет, погоди. — Она торопливо шарила рукою вокруг себя в поисках телевизионного пульта, и, обнаружив его, наконец, тут же выключила магнитофон.
— Ну, зачем? — искренне возмутилась я. Грубо оборвана была пусть примитивная, но уже моя сказка.
— Господи, я сразу должна была сообразить. — Муся вроде бы и не слышала моей реплики. Я для нее снова была больной, и в эти минуты она упрекала себя за неверно выписанное лекарство. По крайней мере, прозвучало все именно так.
— Включи, пожалуйста, фильм — предприняла я еще одну попытку вернуться в свою сказку.
— Погоди. Сначала успокойся.
— Хорошо. — Я послушно вытерла слезы. — Успокоилась. Теперь включи фильм — Погоди еще минутку. Мы его, конечно, досмотрим, если ты настаиваешь.
— Я настаиваю — Но послушай. Ты же не станешь отрицать, что это очень слабый фильм?
— Это не имеет значения — Для чего? Для чего это не имеет значения? Для того, чтобы тебе опять начать свои нелепые фантазии? Вспомни, сколько мучений они приносили тебе?
Теперь же, это еще более нелепо, и глупо, потому что…
— Почему? Ну что же ты замолчала? Потому, что Егора нет на свете? Да? А ты уверена, что это значит, что его вообще нет? — Я почти выкрикнула эту фразу и остановилась, сама, испугавшись того, что только что произнесла.
Потому, что я впервые не только сказала, но и подумала об этом. И мысль эта очень многое, из того, что происходило со мной последние дни, вдруг осветила новым, совершенно иным светом. В этом свете бесследно растворялись все мои удушливые страхи, развеивались смутные, тягостные предчувствия, и мир обретал совсем иные очертания и краски Время замерло для меня. И прекратило существовать пространство. Идея, которая могла перевернуть всю мою жизнь, требовала немедленного распознания. Что она — истина в конечной инстанции или ложный сигнал, вспыхнувший в тумане моего больного сознания?
Я молчала, мучительно пытаясь найти ответ.
Некоторое время молчала и Муся, продолжая, приподнявшись на локте, внимательно наблюдать за мной.
Она первой нарушила молчание:
— Нет, не уверена. И никто не может быть в этом уверен. Но и жить исключительно этой верой — все равно, что заживо похоронить себя. Это безумие.