— Тебе все шутки, а вот нам, приписным, надо с оглядкой жить.
— Слыхал уж я, что попали вы к супостату.
— Не говори!.. Возле смерти каждый день ходим… Аксинья! Накормила гостей?
— Накормила, чем бог послал.
Утром рано хозяин пошел на работу, а Блоха с приятелем — разведать насчет сплава.
Из-за косматой вершины горы выглядывало солнце, но в долине еще лежал сумрак, было студено и влажно. Пахом проводил своих постояльцев до завода.
Тут перед ними, точно из-под земли, выросли закопченные корпуса молотовой и доменной фабрик. На угоре стояли каменные здания конторы и господский дом, окруженный садом. По лощине к фабрикам шли и ехали работные люди. На всем лежала чернота: от угля и сажи была черна дорога, черны заводские строения, черны лица работников.
Подходя к конторе, Андрей заметил человека в рабочей одежде, на шее у него был заклепан железный обруч, а на груди, привязанная к этому ошейнику, висела гиря.
— Что такое? — спросил Андрей.
Блоха мрачно усмехнулся.
— Называется «матрену» повесили. Это еще что: гляди, тот вон идет и колоду за собой волокет, а тому вон, как козлу, рогульку с батогом на шею надели. Всяко декуются над людьми.
Угрюмые, молчаливые брели рабочие в худых, рваных армяках и чекменях. Глухо постукивали о каменистую дорогу деревянные баклуши на ногах.
В конторе Блоха и Андрей застали самого владельца завода Ефима Ширяева. Это был плотный лет пятидесяти мужчина с бритым розовым лицом, с глазами, отливающими влажным блеском.
— С чем пожаловали? — спросил он.
— На сплав наймоваться пришли.
— Добро. Документы есть?
— Есть.
— Запиши их, Иван, — распорядился барин и вышел из конторы.
Писчик, молодой человек одних лет с Андреем, любезно спросил приятелей, как у них с харчами. Ведь ждать придется недели полторы, пока сколотят караван. Блоха тотчас же стал выговаривать побольше «пропитала».
Писчик улыбался.
— Ты, отец, у нашего хозяина много не выторгуешь. Хорошо, ежели за путину заплатит рубль при своих харчах, а то и того не получишь.
— Видать, он у вас чугунна подворотня.
Молодой человек промолчал.
— Сегодня он никак навеселе? — не унимался Блоха.
— Сестра ихняя приехала — Софья Алексеевна.
— Это которая за Никиту Никитича Демидова выходила замуж?
— Та самая. Выходила и уходила. Теперь снова ушла.
В контору впорхнула барынька в кринолине, напудренная, с мушкой на белой щеке.
— Иван! Куда ушел Ефим Алексеевич?
Писчик почтительно поклонился.
— Не могу знать-с.
— Скажешь ему, что я поехала в город.
Барынька прошумела накрахмаленным платьем и скрылась.
— Жена? — спросил Блоха.
— Полюбовница, — ответил Иван.