Солнце плавно скользило вниз по небу, его лучи падали прямо на них; море превратилось в жидкое золото. Вскоре наступит вечер, за ним придет ночь. Джек Карли жил в бухте, а Обри Крейн — в Бозифике. Их невозможно увидеть. Невозможно услышать голоса. Но они все равно тут. Рядом.
Это было волнующее ощущение — единения с прошлым, всепоглощающее, но почему-то нестрашное. Робким и пугливым не было места в этих краях, ведь, несмотря на красоту, то были дикие земли, где опасность таилась на каждом шагу. В море, глубоком и грозном, с его глубинными течениями и мелями. На утесах и в пещерах, которые обнажались в отлив, а потом внезапно затапливались или оказывались отрезанными от земли приливной волной. Даже мирные поля, по которым они шли к пляжу, грозили бедой: разросшийся вереск скрывал заброшенные рудники, глубокие колодцы и черные жерла шахт. Кое-где можно было увидеть клочки меха и тоненькие косточки, выбеленные ветром — останки добычи лисиц, которые рыли себе норы в лощинах, заросших утесником.
С приходом ночи окрестности оглашались уханьем сов; барсуки выбирались из укрытий и шли мародерствовать на помойки. Охотничий азарт был им чужд. Барсуки довольствовались тем, что пугали фермерских жен, которые, заслышав, как среди ночи со звоном падает на землю крышка мусорного бака, просыпались в холодном поту.
— Мама! Все готово!
Голос Кары пробудил ее от раздумий. Вирджиния подняла глаза и увидела Кару, поднявшую руку с прутиком, на который был нанизан кусок рыбы, — он грозил вот-вот соскользнуть на землю.
— Иди скорее, пока он не упал!
Она призывала ее столь отчаянно, что Вирджиния вскочила и, отряхивая с купальника песок, поспешила присоединиться к пиршеству.
В последних лучах закатного солнца, ощущая на лицах дуновение прохладного бриза, они стали медленно карабкаться по тропинке вверх домой. После купания дети были молчаливыми и сонными. Николас малодушно согласился на предложение Юстаса понести его на спине. Вирджиния тащила сетчатую сумку из-под рыбы, в которую затолкала купальники и полотенца, а другой рукой взяла на буксир Кару. Они были все в песке и соли, растрепанные, изнемогающие. Утес показался им гораздо более высоким, а подъем по склону через густую растительность и пышные папоротники отнял последние силы. В конце концов они вышли на поле, и идти сразу стало легче. За ними расстилалось море — оно сияло в вечерних сумерках, отражая переливы заката на небе; впереди ждал Бозифик, притаившись в ложбинке на склоне холма. Выше, на дороге, изредка мелькали фары проезжавших машин.