Гурский несколько раз перечитал написанное, получая при этом огромное, почти физическое наслаждение.
К тому же по мере нарастания удовлетворения отступала, рассеивалась тревога.
И скоро ее не стало вовсе.
А поначалу — была.
Откровенно говоря, загадочное агентство ничем, кроме необременительных заказов и ощутимых гонораров, себя не проявило, и посему воспоминания о нем должны бы вызывать в душе репортера исключительно положительные эмоции.
Эдакий разлив меда и патоки.
На деле, однако, все происходило иначе.
Жилось Гурскому очень неуютно.
Неспокойно жилось.
Тревога, правда, обуревала его не всегда с одинаковой силой.
Иногда — накатывала на Гурского приступами неведомых ранее фобий и болезненных фантазий, мучительными размышлениями по поводу незримых заказчиков, их подлинных интересов и собственного будущего, когда невидимки сочтут, что достигли цели.
И кстати, что это была за цель?
В такие минуты Гурский был близок к безумию.
Чаще, впрочем, тревога слабо царапала душу когтистой лапкой, ради того только, чтобы о себе напомнить.
В тот миг, когда собравший волю в кулак Гурский решился на небывалую дерзость — явно нарушить один из пунктов соглашения с агентством, — она взметнулась, подобно растревоженной кобре, зашипела страшно и даже плюнула парализующим волю ядом.
Но было поздно — пальцы Гурского уже метались по клавиатуре компьютера, остановить поток его неожиданного творчества не под силу было никакой тревоге.
Даже — страху.
Теперь же, перечитывая свое творение и снова — в который уже раз! — отдавая должное собственному таланту и изобретательности, Гурский решил окончательно.
Никому.
Никогда.
Аналитикам из хитрого агентства. (Если таковые, кстати, имеются.)
Черту самому.
И чертовой матери не по зубам разгадать ту шараду, что с гениальной простотой и изяществом закатил он только что в виртуальное пространство.
Как шар в лузу.
И тревога отступила.
Встреча на старой плотине
Владелец маленького отеля, ресторана и крохотного бара на берегу старой заброшенной плотины в десяти милях от Лондона был, вне всякого сомнения, человеком творческим.
С хорошей фантазией.
К тому же он наверняка умел видеть то, чего, как правило, не замечает большинство людей.
Но именно оно создает неповторимый, а подчас даже неуловимый колорит, на который первой откликается душа и только потом — возможно — разум.
Словом, каждый из вас исподволь, но совершенно неожиданно и вдруг погружался в некое определенное состояние, которому вроде бы неоткуда было взяться.
Несколько позже, к тому же исключительно те, кто склонен размышлять над природой собственных чувств, открывали причину — мимолетный аромат, разбудивший старое воспоминание.